Жизнь и труды Клаузевица

Письма заключаются обращением ко всем немцам: «Уважайте самих себя, т. е. не отчаивайтесь в вашей судьбе» (Ehret euch selbst, das ist: verzweifelt nicht an eurem Schicksale).

Эти три письма трудно было бы считать историческим документом — в них нет ни обоснований, ни выносок и немало фактических ошибок[81]. Это просто агитационный призыв, построенный, правда, на исторической базе, имевший задачу поднять упавший дух нации и снять с нее гнет недавнего прошлого. Конечно, Клаузевиц лучше других понимал, что дело сложнее и причины катастрофы лежат глубже; но он, как дирижер сколачиваемого оркестра, спешит указать на главную ошибку, при которой нельзя продолжать сыгровку.

Одновременно же или несколько позднее Клаузевиц набросал статью «Мемуары к 1806 г.», в которой он дал волю своей горечи в столь тяжелых, резких, порою даже презрительных выражениях, что фамилия[82] никогда не давала разрешений на ее опубликование. Клаузевиц, по-видимому, написал статью для самого себя, чтобы ею дополнить свои письма: «Я имею в виду, — пишет он в начале манускрипта, — кое-где пополнить тем, о чем нельзя сказать публично».

Наконец, приблизительно в 1825 г.[83] Клаузевиц создал третий труд о тех же событиях под заглавием «Nachrichten "uber Preussen in seiner grossen Katastrophe»[84]. Хотя этот интересный труд отделан много позднее тех годов, которые мы сейчас анализируем, но как о запоздалом переживании рассматриваемого периода об нем удобнее сказать несколько слов теперь[85].

Книга содержит в себе четыре главы:

Глава I. Состояние Пруссии пред 1806 г.

Глава II. Портреты главных генералов и государственных людей, которые играли роль в катастрофе.

Глава III. Исследование причин войны и подготовки к ней.

Глава IV. Рассмотрение операций.

Картина Пруссии пред Йеной принадлежит к блестящим образчикам исторического живописания. Пруссия была телом без жизни и не видела своей слабости. Слышен был шум машины, но никто не спрашивал, дает ли она еще работу. Правительство было бессильно, это было правительство кабинета (Kabinettsregierung), т. е. вокруг короля были министры без влияния, секретари без авторитета, но не было ответственных людей, властных, настоящих администраторов. Это была хорошая система при Фридрихе II, потому что этот крупный самодержец не нуждался в министрах, но при слабом Фридрихе-Вильгельме III это было самое худшее правительство; инициатива больших шагов могла исходить только от него, а он не знал, что предпринять. — Пруссия шла по рутине.

В армии на всем лежал оттенок педантичности и неумолимой дисциплины. Вооружение и экипировка были предвидены точно и старательно поддерживались, в Берлинском арсенале налицо были последняя веревка, последний гвоздь, но, за недостатком денег, все было старомодно. Ружье в чудесном порядке, но самой дурной из систем; кроме пушек, все в артиллерии было плохо. Жалованье платилось точно, но было недостаточно. Набор иностранцев[86], система отпусков[87], терпимые в эпоху Фридриха, теперь были для армии разрушительны. Маневры, худосочное отражение старины, ничему не учили. Генералы и офицеры были стары, изношены, без боевого опыта. Между солдатами многие имели по 40 и 50 лет. Армия представляла лишь красивый фасад, за которым все было гнило.

Нация не была лучше армии. Походы 1778, 1787, 1792, 1793 и 1794 [годов] на Рейне и в Польше отняли всякое доверие к военному руководительству. Со времени Базельского мира прусская политика была противоположностью того, чем она должна была бы быть, чтобы подготовить нацию к войне; она скрывала опасности, строила карты на мире и нейтралитете.

В самой нации получил ход известный гуманитаризм[88], настроение против постоянной армии и войны, что разъединяло нацию и армию.

Глава II — портреты деятелей — не менее блестяща. Это — эффектная галерея, оставленная человечеству навеки. Такими штрихами Клаузевиц обнажает до реальности всю слабость этих людей, их неудовлетворительность, их пустоту. Он набрасывает их облик несколькими словами, умело схватывая наиболее характерное и карикатурное. Никто, даже его учитель Шарнгорст, не снискали себе снисхождения у этого жестокого пера. Для образчика приведем выдержки из некоторых характеристик.

Сначала герцог Брунсвикский, «сведенный последними годами Семилетней войны, где он ничего не мог достигнуть, с ранга героя к позиции человека света, ловкого и разумного». Полный ума, даже опыта, но потерявший в себя всякую веру, он мало думает о том, чтобы на себе одном нести все руководство военными операциями, роковой исход которых он предчувствовал. Далекий от того, чтобы отстаивать за собой ответственность за решения, он с удовольствием допустил прибытие к армии короля со своего рода военным кабинетом, в котором находились фельдмаршал фон Мёлендорф, генерал Цастров и полковник Пфуль.