Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы

Наутро была операция. Кашмара не отпускали боли, и он, не переставая стонал, а на операционном столе, после того как впал в забытье от общей анестезии, ему стали видеться радужные огромные круги, разноцветные, как бывают радуги на весь небосвод, какие приходилось видеть Кашмару в детстве, когда он был еще маленьким Кашмариком. Воспоминания детства, будто анестезию ждали, хлынули потоком на Кашмара. Ему привиделась мама, которая давно умерла и которую все они называли Меме, как обычно называют старшую женщину в доме у них в Апшеронских селах, приснился отец, они оба ему что-то говорили назидательным тоном, будто вдогонку несостоявшемуся много лет назад воспитанию (да и как успеть воспитать столько детей, разве что на своем примере), тон он разобрал, а слова были невнятны, как и воспитание, что получил в детстве Кашмар. Он увидел старшего брата, который был на двадцать два года старше его, и умер три года назад, заменив после родителей всем им, детям отца. Но все видения его были нереальны, окрашены радужными и радостными, жизнеутверждающими цветами радуги, и он многое из своего детства видел так, как хотел видеть сейчас с высоты своего пожилого возраста. Отретушированные картинки детства. Мама намазывала на огромную краюху хлеба масло, а сверху посыпала сахарным песком, который в те годы был неизмеримо слаще и вкуснее, чем сейчас. Порой, это заменяло детям обед. Кашмару масло не нравилось, а сладкое он любил, он ухитрялся соскребать слой масла, переворачивал его и тер сладкой стороной о краюху, а масло охотно отдавал братьям, или сестрам, кто изъявлял желание. Кашмару пять лет и пока они живут в деревне, которая постепенно разрастается в поселок городского типа — Маштага, и в переулке, где живет семья мальчика, по ночам пробегают трусцой стаи одичавших беспризорных собак и ждут, когда маленький Кашмарик высунется из дверей, чтобы растерзать его. Это уже воспитание старшего брата, который любил пугать его и других младших, чтобы они сидели смирно и не путались под ногами. Самый старший родился еще до войны с фашистами, в самое тяжелое и страшное время, когда соседи боялись друг друга, остерегались, что на них могут донести, хотя ничего плохого вроде не делали, но на всякий случай держали язык за зубами, а рот на замке и не говорили лишнего — конец тридцатых, разгар сталинских репрессий… Сельский мясник в мясной лавке, полупустой с говяжьими мослами на крючьях лавке, которую огромная фигура мясника с лихвой заполняла… Поговаривали, что он — человек опасный, что он «их» человек и может донести на кого угодно, может даже оклеветать кого угодно, кто ему не по нраву… Маленький Кашмарик боялся мясника, а тот, словно чувствуя животный страх мальца, каждый раз, завидев его, садистски ухмылялся, будто наслаждаясь страхом мальчишки, и рычал, поигрывая топором в огромных лапищах: «Поди-ка сюда, я тебе яички отрублю, а то у меня мяса нет на продажу!». И добился того, что однажды мальчик описался. И тут мясник расплылся в такой добродушной улыбке, которая сразу преобразила его, сделав совсем другим человеком — добрым, мягким и отзывчивым. Потом он вспомнил жену, забыв, что она лежит рядом, как они поженились и прожили много лет душа в душу, можно сказать. А можно и не говорить, не вспоминать, не врать… Он ей не изменял за все эти годы… Ну, может, однажды только… или два раза… Но не больше… А так жили дружно, как многие семьи, были конечно и разногласия, и споры, и скандалы, но все это в рабочем порядке. А так — вроде любили друг друга, вроде привыкли, притерлись за многие годы… Потом вдруг, порушив яркую радугу, явилась старуха со своим снадобьем. «Говорила, что будет стоять, вот и стоит! Мочу добавлять не забывай, сволочь!» — прокаркала она. Кашмар будто бы пошарил в забытье и обнаружил, что она права: стоял ни с того ни с сего. Потом еще много чего видел он в полусне-полузабытье… Все эти маленькие картинки пронеслись перед мысленным взором Кашмара, как бывает, когда в самые опасные моменты жизни, когда уже думаешь — вот-вот конец наступит, все прожитые годы проносятся мгновенно перед глазами, попутно доказывая, что какая бы жизнь в нашем понимание заполненная и переполненная ни была бы, она перед лицом Бога может уместиться в одно крохотное мгновение, так что не стоит кичиться тем, что вы прожили долгую и значительную жизнь…

Может, я тоже умер? — подумал, будучи без сознания Кашмар, но не так конкретно, просто в какой-то миг он почувствовал, что вполне мог быть по ту сторону, где находились родители, старшие братья, и еще один средний, умерший совсем недавно от инфаркта. Видения как приплыли, так и уплыли, а Кашмар остался, все еще пребывая на операционном столе и участвуя в двухчасовой операции по трансплантации почки, как и его жена, лежавшая на соседнем операционном столе и неизвестно в отличие от Кашмара, о чем думавшая, что видевшая и что чувствовавшая.