Жизнь и смерть генерала Корнилова

Та не ответила, отвела взгляд в сторону. Командир в кожаных штанах вновь громко рассмеялся, потом прихлопнул смех ладонью и сказал:

   — Можешь не отвечать. И без тебя знаю, что это — Корнилов.

С Корнилова содрали тужурку — кому-то понравилась, тело бросили в телегу, сверху натянули брезент и повезли в Екатеринодар.

Привезли на Соборную площадь, где располагалась гостиница Губкина. В роскошной гостинице этой обитало всё красное руководство — Сорокин, Автономов, Золотарёв, Чистов, Чуприн и другие. Командарм Сорокин, услышав, что привезли тело его заклятого врага, в неподпоясанной гимнастёрке выскочил на балкон гостиницы, захохотал громко, торжествующе. Потом велел загнать телегу во двор.

Там сделали несколько снимков — каждому захотелось сфотографироваться рядом с убитым генералом, покрасоваться перед объективом в горделивой позе, затем с трупа содрали рубашку, разорвали её на несколько частей, клочки ткани с бессильно-яростными криками разбросали по двору.

Двор тем временем наполнился людьми — многим красноармейцам захотелось посмотреть на поверженного Корнилова, они примчались сюда, как на весёлое цирковое представление. Даже два фотографа с городского рынка прибежали, расставили свои треноги — за пару буханок хлеба можно было получить незабвенное изображение самого себя рядом с телом убитого генерала. Глумление над покойниками на Руси в чести никогда не было, но людей словно кто-то специально опьянил, превратил в нелюдей. Среди собравшихся носился, будто обычный половой, командующий Северо-Кавказской армией Сорокин с расстёгнутым на все пуговицы воротом, в вольно вздувшейся, неподпоясанной гимнастёрке и что-то азартно вскрикивал.

Наконец Сорокин остановился, потыкал рукой в дерево, закричал радостно, звонко, будто революция победила в мировом масштабе и теперь пролетариат командует всей жизнью от Америки до Австралии:

   — Повесить его! На дерево!

На дерево полезли сразу несколько человек. Затрещали сучья.

   — Вы мне растение не завалите! — заорал Сорокин, опасливо отбегая в сторону.

Из подвала гостиницы, где находился хозяйственный склад, поспешно притащили верёвку, соорудили на конце петлю, накинули её на шею Корнилову, второй конец перебросили через толстый, с обломанными отростками сук. Последовала команда Сорокина:

   — Р-раз — два — взяли!

Верёвка оборвалась. Прочная, толстая, пропитанная олифой, чтобы её преждевременно не съела сырость, верёвка лишь гнило фукнула, и тело генерала упало на землю. Казалось бы, это обстоятельство должно было остановить людей, отрезвить их, они должны были шарахнуться назад, но они не остановились, их вообще уже ничто не могло остановить. Сорокин схватился пятерней за лицо — он уже успел где-то выпить, рассмеялся хрипло, торжествующе:

   — Раз не хочет висеть — не надо! Уважим волю покойника... Сжечь его!

Появился топор. Кто-то стал рубить на дрова толстый сук, на котором только что хотели повесить тело Корнилова.

   — Да не здесь сжечь, не здесь! — заорал Сорокин. — Отвезите его куда-нибудь за город, там спалите.

Тело вновь бросили в телегу и повезли за город.

По дороге тело рубили шашками, втыкали в него штыки; все кому не лень кидались к телеге, выхватывали из ножен тесаки... Безумство охватило людей. И никто это безумство не мог, не хотел остановить. Лошадь, тащившая телегу, испуганно косилась на людей, храпела, прядала ушами, пыталась выкрутиться из оглоблей и убежать, но возница попался крепкий, он достойно исполнял свой красноармейский долг, не давал нервному животному своевольничать.

Наконец тело привезли на городскую бойню, на далёкий пустынный двор, там сбросили на землю, обложили соломой, сверху кинули несколько поленьев и подожгли. Костер горел плохо — солома была сырая.

Откуда-то взялись ряженые, стали ходить по домам, требовать у хозяев деньги:

— На помин души генерала Корнилова! — кривлялись они. — Иначе он будет сниться вам по ночам... Гоните деньгу!

...С той поры прошло много лет. Большинство героев Гражданской войны — что с одной стороны, что с другой — забыто, а Корнилова помнят. Одни говорят о нём хорошее, другие — плохое. Впрочем, есть и такие, которых обычно называют «Иванами, не помнящими родства». Для нашей милой России это, увы, типично.

В семье Корниловых, у старого хорунжего-писаря, было ещё двое детей — младший сын Пётр и дочь Анна.

Пётр Корнилов пошёл по семейным стопам, стал военным — в конце августа 1900 года поступил в Казанское пехотное юнкерское училище, после окончания его в чине подпоручика служил в 15-м Туркестанском стрелковом батальоне. Изучал языки народов Индии — это посоветовал ему старший брат Лавр, овладел несколькими сартовскими наречиями, некоторое время был русским военным представителем при хивинском хане.

Женился Пётр Георгиевич Корнилов на Лидии Ивановне Садовской, в семье появилось двое детей — Ольга в 1908 году и Георгий в 1910 году.

Из пороховых передряг Первой мировой войны Пётр Корнилов вышел полковником, за заслуги был награждён четырьмя боевыми орденами.

В годы Гражданской войны был активным участником белого движения, руководил крупным отрядом в Фергане.