Жизнь и реформы

Как я понимаю, Президент России в сентябре еще не готов был окончательно принять эту ошибочную философию и действовать в соответствии с нею. Видимо, это-то и послужило причиной написания записки. Упрекая своего лидера за то, что якобы «утеряны плоды августовской победы», авторы, сами того не желая, выдают потаенную свою мысль: возникшую в результате путча угрозу распада Советского Союза воспринимают как «победу», а не как трагедию. Этого они сами хотели, это, можно сказать, и преподнесли им «на блюдечке» вроде бы заклятые враги — гэкачеписты. И не этим ли объясняется снисходительное отношение демократов, обычно свирепых и безжалостных, ко всем, в ком они видят «не наших», к узникам «Матросской тишины»[31]?

Ознакомившись с этой запиской, я был серьезно встревожен и при очередной встрече с Ельциным завел с ним «концептуальный разговор» на эти темы. Он соглашался с моими аргументами и, как мне показалось, был тогда искренен. Впрочем, как я уже говорил, много раз бывало так: поговоришь с Борисом Николаевичем, убедишь его, условишься, как действовать, а буквально назавтра под чьим-то иным влиянием он поступает прямо наоборот. Такова уж эта неустойчивая натура. Так было и на сей раз.

28—30 октября я оказался в зарубежной поездке — в Мадриде, где вместе с Дж. Бушем в качестве сопредседателя должен был открыть конференцию по Ближнему Востоку. А в Москве произошли события, означавшие не что иное, как начало нового наступления на Союз. Так что наши опасения, связанные с колебаниями президента РФ, оправдались. Можно сказать, как в воду глядели.

28 октября на Съезде народных депутатов РСФСР Ельцин выступил с программой реформ и требованием для себя особых полномочий на переходный период. Де-факто эти меры подрывали Договор об экономическом Сообществе или противоречили ему. Буквально ввергло в шок его заявление о намерении объявить Госбанк СССР Российским, сократить на 90 процентов численность МИД СССР, распустить 80 министерств и т. д. Правда, после разговора с Силаевым российский президент отрекся от покушения на банк, которое напугало республики и привело в смущение Запад при всем его расположении к нашему новому реформатору.

Я встретился с Ельциным 2 ноября, считая, что назрел, как говорится, мужской разговор:

— Ты меняешь политику, уходишь от всех договоренностей. А раз так, теряют смысл и Госсовет, и Экономическое соглашение. Тебе не терпится взять вожжи в свои руки? Раз этого хочется — правь в одиночку. Скажу тебе и другим лидерам: я вас подвел к независимости, теперь, похоже, Союз вам больше не нужен, живите дальше как заблагорассудится, а меня увольте. Но и ответственность ложится на всех вас.

Ельцин доказывал, что менять политику не собирается, слово у него твердое. Тут же, не ощутив неловкости, согласился, что в отношении персонала МИДа есть «перехват». И по другим пунктам несколько отступил, обещал действовать более взвешенно, а главное, согласованно. Но не сдержал ни одного своего «твердого» слова.

На Госсовете 4 ноября я решил продолжить разговор на эти же темы. Ельцин сознательно опоздал на 15 минут, демонстрируя свою независимость и неуважение к партнерам. Не ожидая его прихода, в присутствии тележурналистов я сделал вступление, прозвучавшее тревожным колоколом: в сложнейшей ситуации мы делаем то, чего не должны делать. Безответственно распорядились капиталом, который получили после путча и в результате совместной работы, а также возникшей надеждой на возможность быстрого выхода из кризиса. Снова разворачиваются политические игры, налицо перетягивание каната. Страна задыхается, а Госсовет раскалывается. Нужно преодолеть колебания и действовать решительно. Нужны согласованные действия республик. Поскорее заключить Договор и в связи с судьбой Союза уже сейчас подумать, как быть с союзными институтами — МИД, МВД, Минобороны. Без решения ключевых вопросов государственности не решим и экономических проблем.

Большая часть моего выступления проходила в присутствии Ельцина, и оно ему было явно не по душе. Он сидел то насупившись, то делая вид, что все это его мало волнует. Словом, на заседании возникла напряженная обстановка. На мое приглашение обменяться мнениями, просьб о выступлении не последовало. Только Назарбаев сказал:

— Нам все ясно. Важно, что у вас с Борисом Николаевичем был разговор и достигнуто взаимопонимание. — Ельцин кивнул.

— Хорошо, — заключил я. — Тогда давайте действовать в этом духе.