Жизнь и приключения Заморыша

И неожиданно для себя я заплакал. В самом деле, я шел к Ильке как к другу, а он – за ворот…

Тарас Иванович усмехнулся в усы и двумя пальцами поднял за подбородок мою голову.

– Ну, а все-таки, зачем ты на крышу залез, а? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– К Ильке, – ответил я. – Мы и раньше за трубой прятались, провокаторов подстерегали.

Илька смутился и заморгал глазами.

– Так то ж вдвоем, а тут ты один залез. Еще скажешь, я и в кузницу позволил тебе заглядывать?

– А что ты увидел в кузнице? – продолжал спрашивать Тарас Иванович.

– Все, – ответил я, не таясь. – И как листовки печатают, и как пистолеты делают.

Тарас Иванович посмотрел на Ильку и покачал укоризненно головой:

– Ах, Илька, Илька!.. Что ж нам теперь делать?

– А ничего! – ответил я. – Пусть мне провокаторы руки-ноги ломают, я все равно смолчу.

Мать Ильки, Кузьминишна, все время смотрела на меня своими карими ласковыми глазами молча, а тут и она вмешалась в разговор:

– И смолчит. Он хороший мальчик.

– Хороший-то хороший, а в церкви поет, – раздумчиво сказал Тарас Иванович.

– Ах, вы не знаете! – горячо воскликнул я. – Это ж вовсе не потому!..

– Тебя что ж, отец заставляет?

– Нет, я сам… Я там клад искал…

– Кла-ад? – удивленно воскликнули все четверо.

У Ильки от любопытства глаза стали круглыми.

– Ох ты!.. – присел он. – А мне ни слова! Ну не жулик?

Меня принялись расспрашивать. Я ничего не утаил. Рассказал и про то, как патер и наш батюшка кружку делили, и как сбежало шоколадное тесто. Ну и смеялся же Тарас Иванович!

Пришел тот человек, который листовки печатал (звали его Михаилом Ефимовичем), и мне пришлось рассказывать все сначала; он слушал и записывал в книжечку. Потом Тарас Иванович сказал:

– Ах ты, Митя, Митюха! Пользы от твоей затеи не получилось никакой, а вреда ты наделал много. Если бы и был клад, так неужто монахи не поживились бы сами? На что другое, а на золото да на камни драгоценные у них нюх, как у гончих. А главное – не так надо освобождать царских узников. Не только твой Петр, или Сигизмунд, или учитель Алексей Васильевич – весь трудовой народ в России узник. Главное – надо царя свалить да разогнать его свору, темницы ж потом сами раскроются.

– Жди, когда вы его свалите, а у Алексея Васильевича чахотка, – опять вмешалась Кузьминишна. – Вот Илья рассказывал, учитель этот в школу с бутылочкой молока всегда приходил. Это как, а? Да он в тюрьме и года не протянет.

– Поможем, – сказал Тарас Иванович. – Ты ж сама и передачу понесешь. Если на то пошло, то и Сигизмунду чего-нибудь подкинем, даром что паном прозывается.

– Ой, какой он пан! – воскликнул я. – У него на штанах латка!

Потом Тарас Иванович стал объяснять мне, какой я принес вред тем, что пел в церкви.

– Пойми, что некоторые темные люди и впрямь посчитали тебя посланцем от бога!

– А все-таки, что же у них было в тех ящиках? – спросил Михаил Ефимович. – Неужто контрабанда?

– Судя по всему – контрабанда, – ответил Тарас Иванович. – Святые отцы на все идут, лишь бы набить карман потуже.

– Если б знать наверняка, то хорошо б в листовке упомянуть.

Мне так хотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину, что я сейчас же крикнул:

– Я узнаю! Завтра ж узнаю и скажу вам.

Тарас Иванович переглянулся с Михаилом Ефимовичем и кивнул мне:

– Главное, сматывай там удочки поскорее.

Илька пошел меня проводить. Я сказал:

– Хочешь, Илька, проведаем Зойкину бабку?

– Этого не хватало – к бабкам в гости ходить! – отозвался Илька. Но подумал и согласился. – Ладно уж, пойдем. Вот я проверю, как ты правду говоришь.

Про Зойку и про то, как я встретился с нею в Симферополе в цирке и как сам в цирке выступал, Илька уже не раз слышал от меня и каждый раз говорил: «А ты не врешь?» Вот пусть теперь узнает, как я вру.

К переезду мы подошли в то время, когда шел поезд и бабка сигналила ему зеленым светом. То, что бабка по своей воле может пропустить, а может и остановить целый состав, сразу возвысило ее в глазах Ильки. Он спросил:

– А если б царь ехал в поезде, вы б и царя могли остановить?

– А что мне царь! – фыркнула бабка.

Илька гигикнул. А я подумал: неспроста бабка хорохорится, наверно, случилось что-то. Так и оказалось. Бабка покопалась в шкафчике и сунула мне конверт. Зойка писала, что пана Сигизмунда засудили и скоро по этапу отправят в Сибирь, но царь пусть не радуется: все равно народ ему пропишет сальто-мортале. А ей, Зойке, больше в Чугуеве сидеть незачем, она, того гляди, приедет к бабке в гости.

Пока я читал, бабка говорила, что на пана Сигизмунда у нее всегда была обида – зачем он увез от нее Зойку! – но раз царь его сослал в Сибирь, значит, он был хороший человек. И еще она сказала, что рабочие нашего металлургического завода скоро забастуют и тогда она остановит тут все поезда: пусть стоят и тоже бастуют.

Я просто не узнавал бабку: будто и не она уговаривала когда-то внучку жить тихонечко и никого не трогать. Куда и хворость ее делась! Когда мы вышли, Илька сказал:

– Ну, бабка! Такой дай кувалду в руки, так она всех городовых разгонит.

Меня хотят заточить в монастырь на горе Атос