Жизнь и приключения Заморыша

Он мечтал захватить в городе всю колбасную торговлю, однако другой колбасник сумел какими то махинациями разорить, его, и он помешался.

У нас он подсаживался к каждому столу, за которым ели, выклянчивал кусочек. Глядя на него, Никита всегда говорил: "Эх ма! Родила меня мать - не нарадовалась, семь верст бежала - не оглядывалась!"

Однажды поздней ночью полураздетый Никита прибежал к нам в комнату и с испугом сказал:

- Степан Сидорыч, кто-то в дверь ломится.

Все всполошились, зажгли огонь и стали около двери- кто с кочергой, кто с топором. Снаружи несся дребезжащий голос:

- Пусти-и-и! Замерза-а-ю!..

На улице, действительно, было очень холодно. Никита прислушался и с облегчением сказал:

- Да это Хрюков, полоумный!

Дверь открыли, и Хрюков на четвереньках вполз в зал. Он дополз до печки, приподнялся - и вдруг рухнул на пол.

- Помер, - сказал Никита, вглядевшись ему в лицо, и побежал в участок за полицией.

Приехали за Хрюковым только утром. Раздели, осмотрели и увезли в повозке.

А грязная шуба осталась у нас. Боясь заразы, отец облил ее карболовой кислотой и бросил во дворе на угольную золу. Там шуба и лежала, пугая Машу и нас с Витей. От кислоты она истлела и распалась на клочья, Отец сказал Никите:

- Отнеси эту гадость на базар, брось там в мусорный ящик.

Я стоял на дворе, когда Никита собирал клочья. Вдруг, он пугливо глянул на меня и сиплым голосом сказал:

- Иди отсюда!.. Иди скорей, а то заразишься...

Я ушел.

И больше мы Никиту не видели. Он унес истлевшую шубу и не вернулся. Даже паспорт и валенки оставил.

Отец заявил в полицию. Там спросили:

- Ничего не украл?

- Ничего, - ответил отец. - Это-то и странно. С чего ему убегать?!

Полиция искать Никиту не стала, только паспорт и валенки забрала.

Отец помрачнел и стал часто задумываться. Маша во сне вскрикивала, а проснувшись, крестилась и говорила, что за нею гнался Хрюков. Мерещился мертвец и нам с Витей. А тут еще откудато поползли слухи, что Никиту унесла нечистая сила, с которой Хрюков был в дружбе, будто злой дух мстил Никите за то, что он бросил в мусорный ящик шубу мертвеца.

Однажды мы с Витей, взявшись за дужку, понесли во двор цибарку с угольной золой. Только хотели высыпать золу на кучу, как Витя крикнул:

- Ой, что это?!

В куче блестел желтый кружочек. Витя схватил его и стал рассматривать.

- Золотая, - сказал он. - Старинная.

Мы побежали к отцу. Узнав, где мы нашли монету, отец побледнел и перекрестился, а потом и монету стал крестить. Крестил и в страхе шептал:

- Наваждение... Приманка... Приманка нечистой силы...

Он задумался. И вдруг радостно засмеялся.

- Ах, вот в чем дело! Теперь понятно!

И побежал во двор.

Там он принялся разгребать золу пальцами. Блеснула еще одна монета, другая, третья...

- Все, - сказал отец, тсогда выгреб штук пятнадцать таких монет. - Глубже уже не может быть.

Он собрал всех нас в комнате, запер дверь и шепотом сказал:

- Никакой нечистой силы. Просто полоумный Хрюков носил в шубе зашитые монеты. От кислоты шуба распалась, и монеты высыпались. Никита их собрал и дал деру. Впопыхах даже всех не захватил. Ну, поживился парень! Теперь будет первым кулаком в деревне.

ЗОЙКА

Витя, надев длинные брюки, заважничал. Конечно, важничать стал и я. Но вот досада: босяки, которые видели меня всегда в коротеньких штанишках, совершенно не замечали, какая в моей одежде произошла перемена.

Я вертелся перед ними, без нужды лазил в карманы, выставлял одну ногу вперед, напоказ, но они хоть бы что!

Мама только раз полюбовалась мною в новых брюках - и тем дело кончилось. И вдруг мои брюки заметили.

Отец послал меня с запиской к столяру, чтоб тот пришел в чайную и перебрал худые табуретки. Столяр жил на Перевозной улице.

Отец подробно рассказал, как найти дом столяра, и я пошел. Шел я, признаться, не без робости: до этого мне редко приходилось ходить по городу одному. Но я все время себя подбадривал. Вот дошел я до шумного Ярмарочного переулка; вот по переулку дошел до Петропавловской улицы, самой главной в городе; вот поравнялся, как и рассказывал отец, с двухэтажным домом, у дверей которого, под стеклом, выставлены фотографические карточки; вот перешел, оглядываясь по сторонам, через железную дорогу; а вот передо мной и домик с деревянным петушком на крыше.

Я постучал в калитку, отдал записку и пошел обратно, довольный, что так хорошо выполнил поручение отца.

Перед железной дорогой я остановился и принялся рассматривать шпалы и рельсы. Я уже знал, что по этим рельсам катят в порт, прямо через город, поезда. Ну и пусть катят, а мне ни чуточки не страшно: ведь я уже не тот деревенский хлопчик, который до смерти испугался, когда наша арба остановилась ночью перед железной дорогой. Конечно, это было здесь: вот и полосатый столб, вот и будка. Я храбро перешел через рельсы. Вдруг слышу, кто-то кричит:

- Эй, здоровяк, давай ударимся!

Оглянулся, а по шпалам идет мальчишка, чуть не вдвое больше меня. Подошел, глаза прищурил, губу оттопырил и спрашивает:

- Ты чего тут ползаешь? По загривку захотел?

У меня душа ушла в пятки.

- Нет, - сказал я ни жив ни мертв.