В течение каких-нибудь 50—60 лет, т. е. на протяжении всего лишь одного человеческого поколения, мир- не только познал электроны, но и стал широко пользоваться ими. Электроника стала одной из популярнейших наук. А вот в институте Рентгена, даже после открытия рентгеновских лучей, природа которых, как мы знаем теперь, тесно связана с взаимодействием электронов с атомами вещества, строжайше запрещалось произносить слово «электрон». Всякий, кто произносил или пользовался этим термином в своей работе, рисковал заслужить немилость самого Рентгена. Рентген не признавал электронов не только из вражды к Ленарду, он считал, что слово «электрон» лишь понятие, лишенное содержания.
Теперь мы все хорошо знаем, как глубоко ошибался Рентген, не признавая за электронами права на жизнь.
И именно Рентгеновы лучи дали нам возможность узнать электронную структуру атомов, да и сами они являются продуктом электронного удара о поверхность кристаллической решетки металла. Но в то время Рентгену все представлялось, по-видимому, по-другому.
Рассказывая об этих курьезах, Иоффе делал это, конечно, не из праздных побуждений. Он хотел укрепить во мне веру в то, что в науке непрерывно идет смена одних представлений другими. Для меня, тогда молодого специалиста, это было особенно важно, так как идея радиолокации в то время встречала еще изрядное сопротивление, главным образом тех, кто, казалось бы, первым и всей душой должен был поддержать ее.
Я имею в виду в первую очередь радиоспециалистов, работавших в области связи.
Теперь все эти треволнения позади. Теперь любой школьник знает, что такое радиолокация. Но разве не могут встретиться подобные ситуации при постановке других проблем и при других обстоятельствах? Конечно, могут.
Абрам Федорович Иоффе любил, заканчивая свои беседы, повторять слова Дж.-Дж. Томсона: «Из всех услуг, какие могут быть оказаны науке, величайшая — введение в ее обиход новых идей».
И это действительно так. Только новые идеи дают наибольшую пищу для размышлений. И, как бы развивая эту мысль, мы не раз говорили с ним о том, что в наших вузовских программах мало внимания уделяется разбору гипотез и предположений. Кому не известно, что мы изучаем в вузах преимущественно только то, что уже давным-давно многократно переписывается из одной книги в другую и таким образом попало в учебники.
118
В ходе преподавания мы мало пользуемся даже журнальными материалами, а ведь из них можно почерпнуть сведения, куда более свежие в данной области, чем в учебниках.
Это не значит, конечно, что мы отвергаем учебники.
Нет, они нужны. Но в учебные программы надо смелее вводить разбор новых гипотез. Будущим специалистам надо прививать как можно больше практических навыков, но вместе с тем нельзя пребывать в плену узкого практицизма, на базе устаревшего материала. Введение в учебные программы разбора новых идей и гипотез будет будить и развивать у студенчества творческую мысль.
В 1934 г. мы с Абрамом Федоровичем Иоффе написали даже специальное письмо в ЦК ВКП(б) о создании в нашей стране Инженерно-физического института с особой программой (тогда такого института у нас еще не было). Думаю, что и сейчас нелишне заострить внимание на улучшении системы преподавания. Ни в каком деле изменение канонов не заказано.
С Абрамом Федоровичем нас многое связывало.
В 1979 г. в журнале «Изобретатель и рационализатор» № 6 была опубликована его телеграмма, которую он послал мне по случаю моего пятидесятилетия. Вот ее текст:
«Дорогой Павел Кондратьевич! Хочется все же сказать, как я восхищаюсь Вашим ничем не преодолимым стремлением к высотам научной техники, Вашими выдающимися успехами в этом деле.
Уверен, что Ваш вклад в построение коммунизма не забудет история.
Примите же мою всегдашнюю любовь и пожелания заслуженного Вами всемерного счастья.
Академик ИОФФЕ».
Думается, что в телеграмме кое-что преувеличено, но я воспринял ее как воспитательную. Особенно для меня дороги слова о моем вкладе в построение коммунизма.
ПЯТЬ ПРИНЦИПОВ
Научные открытия редко делаются сразу, обыкновенно первые провозвестники не успевают убедить в истине найденного; однако не должно забывать, что они могут явиться только благодаря труду многих и накопившейся сумме данных.
В древности и в средние века науки развивались главным образом в монастырях, одиночками или, во всяком случае, весьма ограниченным кругом лиц. Иначе и быть не могло, так как грамотными в то время были преимущественно монахи. Письменность и грамотность в те времена вообще служили, как известно, в первую очередь религиозным целям, использовались для воспитания в массах слепой веры в бога. Сами же народы на протяжении веков пребывали в постоянном страхе перед всевышней силой и... оставались неграмотными, а о науке массы даже и не слыхали.