Жизнь и любовь дьяволицы

После завтрака Руфь не стала убирать грязную посуду и велела детям хорошенько обыскать весь дом на предмет денег. Они кинулись отгибать края ковров, заглянули в щель между плитой и холодильником, перетряхнули коробки с игрушками (до самого дна, покрытого шлепками спекшейся грязи), и детские книжки на полках, и образцы собственного творчества, грудами сваленные на столах, сервантах и в шкафах и, конечно, не забыли про складки диванов и кресел. В результате этих поисков им удалось собрать монет на общую сумму 6 долларов 23 цента.

— А теперь, — скомандовала Руфь, — шагайте в «Макдональдс» и покупайте себе, что вашей душе угодно — «Биг-Мак», «Супер-Мак», рыбное филе, яблочный пирог, молочные коктейли — пейте, ешьте сколько влезет, но при одном условии: домой вы вернетесь ровно в одиннадцать. Ровно! Ни минутой раньше, ни минутой позже.

— Нам не хватит этих денег, — проворчала Никола.

— Больше у меня нет, — сказала Руфь. — Я отдала вам все, что у меня было, запомните это. А что у меня в жизни было? Объедки и остатки.

Они ничего не поняли, да не очень-то и пытались понять и, обиженно ворча, поплелись в «Макдональдс».

Лето в том году было долгое и знойное. Солнце стояло уже высоко, выпаривая из воздуха остатки ночной влаги. И ветерок дул приличный.

Руфь обошла дом и, как любая хорошая хозяйка в такую погоду, открыла окна. Потом она зашла в кухню и вылила во фритюрницу целую бутылку растительного масла — вровень с краем — и поставила ее на слабый огонь. По ее расчетам, масло должно было закипеть минут через двадцать. Она расправила занавески в полном соответствии с замыслом дизайнера — то есть так, что они почти касались края плиты. Она включила в сеть все имеющиеся в доме электроприборы (кроме лампочек, поскольку свет мог привлечь внимание соседей), воспользовавшись удлинителями и тройниками, купленными специально для этой цели. Посудомоечная и стиральная машины, сушилка, вытяжка, кондиционер, три телевизора, четыре электронных игры, два радиатора, музыкальная аппаратура, швейная машинка, пылесос, миксер, три электрогрелки (одна была уже очень старая) и утюг. Все рычаги она вывела на максимальную мощность и затем все включила. Дом загудел, и в считанные секунды в воздухе появился пока еще очень слабый запах паленой резины. Подобные звуки и запахи были обычным делом в Райских Кущах, особенно в воскресное утро. Может быть, на сей раз они были чуть назойливее, когда ветер подхватил их и понес по Совиному проезду.

Руфь вернулась в кухню и включила газ в духовке, затем опустилась на колени, поднесла к горелке электрическую зажигалку и нажала на клавишу. Эти зажигалки устроены так, что если держать их металлическим наконечником книзу по меньшей мере секунд девять-десять, то специальный стержень накаляется докрасна и высекаются искры — и только тогда газ воспламеняется. Эта электрическая штуковина всегда действовала ей на нервы. В то утро она выждала секунд восемь, не больше. Потом она убрала палец с клавиши и закрыла дверцу духовки, даже не убедившись, что огонь зажегся.

Руфь прошла в комнату Энди. Перед уходом он рисовал, и на полу было разбросано с полсотни листков бумаги и штук тридцать фломастеров, в основном без колпачков. Она подтащила его детское кресло-пуф с начинкой из полистирола вплотную к электрическому камину, который он любил включать перед сном в холодные вечера. Стены в комнате были увешаны плакатами и вымпелами.

Кабинет Боббо, в задней части дома, укрытой от любопытных взглядов соседей, был завален бумагами. Руфь успела тщательно изучить содержимое всех ящиков, разложить все по стопочкам: это его, это ее — его жизнь, ее жизнь, все отдельно, чтобы больше они не смешивались. Две вместительные корзины для бумаг были наполнены доверху, и кроме них на полу стояли два черных полиэтиленовых мешка (дешевые, непрочные, легко рвущиеся), набитые квитанциями, счетами и письмами. Мешки стояли, привалившись к письменному столу, и были явно приготовлены на вынос. Руфь задернула занавески, чтобы солнце не било в глаза, села за письменный стол Боббо и закурила одну из тех сигарет, которые прихватила со стола у Карвера. Курила она неумело (она вообще-то не курила, разве иногда баловалась) и как будто без удовольствия, и, едва выкурив полсигареты, затушила остаток и бросила в корзину для бумаг, прямо под занавеской. Сигарету она затушила кое-как, та еще слабо дымилась. Да ведь некурящему и в голову не придет, что это опасно, верно? Ведь если огонь затушен, он обычно сам по себе вновь не воспламеняется.

После этого Руфь вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Потянуло сквознячком. Она еще раз вернулась в кухню, где на плите масло уже начало пузыриться, и, подумав секунду — другую, великодушно позвала Гарнеса и Мерси, которые были так ошарашены небывалым вниманием с ее стороны, что Гарнес тут же кинулся в спальню и забился под двухспальную кровать, а Мерси в мгновение ока оказалась на той же кровати сверху, обуреваемая, как всегда, злобной мстительностью и страхом одновременно.