Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости

Однако, к несчастью, проходило совсем немного времени, и я решала, что неплохо было бы сделать еще одну инъекцию кокаина. Начинался принудительный и неизбежный цикл «еще одна инъекция и все». Этот цикл заканчивался тем, что возбуждающий и тревожащий эффект кокаина заглушал успокаивающий и умиротворяющий эффект кокаина. После бессонной ночи все повторялось сначала, начинаясь с унизительной метадоновой программы.

Застроенный низкими домами и окруженный такими предприятиями, как склад автозапчастей, наш квартал сильно смахивал на тюрьму. Каждая мелочь говорила о необходимости быть все время настороже. Здесь господствовала ментальность осажденной крепости, каковая появляется всегда, когда хочешь сохранить какие-то свои ценности, зная, что все окружающие тебя люди – уголовные преступники. Дождь, снег, гололед или град – никакая погода не могла помешать нам встать в очередь и дождаться открытия клиники, где мы получали лекарства, немного облегчавшие абстиненцию. В эту минуту – иногда немного позже, но никогда ни секундой раньше – со скрежетом отворялась тяжелая железная дверь, и мы под бдительным оком видеокамер проходили в первую ловушку – шлюз. Первая дверь закрывалась, и только после этого открывалась вторая, такая же тяжелая бронированная дверь, пропускавшая нас в здание.

Потом мы становились в очередь уже внутри здания. Очень часто, прежде чем получить горькую смесь метадона с лимонадом из рук медсестры, надо было сдать мочу на наркотики. Эта процедура тем летом давалась мне с большим трудом, так как обычно после ночной инъекции я была сильно обезвожена. Если мне надо было сдать «подлежащее анализу» количество мочи, то женщина, наблюдавшая за этой аппетитной процедурой, становилась рядом и следила, чтобы я выдавила из себя еще несколько капель мочи. Иногда меня просто спрашивали, принимала ли я накануне наркотики: я не помню, чтобы я когда-нибудь сдавала в том месте «чистую» мочу, и содержание наркотика в ней служило сигналом о том, что мне надо дать лекарство, так как я нуждаюсь в помощи. Такой подход позволял им обходиться с нами, как с человеческими существами, а не с отбросами общества – и надо признать, что это была индивидуализированная терапия, а не бюрократическая рутина.

То было мое первое столкновение с профессиональной «помощью» больным зависимостями: эта система называет тебя «грязным негодяем», если у тебя случается рецидив; эта система априори считает тебя лжецом, вором или еще кем-то хуже, и на усугубление симптомов отвечает не усилением помощи, а наказаниями и изгнанием. В самом деле, после того, как я поняла, что моя программа детоксикации провалилась, я спросила моего консультанта, могу ли я еще принимать метадон для того, чтобы стабилизировать состояние. Но консультант сказал мне, что я слишком недолго принимала героин для того, чтобы получать долгосрочное лечение метадоном, и, кроме того, я принимала слишком много кокаина.

Другими словами, когда стало ясно, что «детоксикация» не удастся, моя проблема оказалась, с одной стороны, «слишком тяжелой» (много кокаина), а с другой – «слишком легкой» (слишком маленький стаж героиновой зависимости). Дальнейшая помощь мне поэтому не полагалась. То есть основанием моего исключения из программы послужило то, что у меня продолжали сохраняться симптомы зависимости. Мне даже не предложили обратиться в какой-нибудь центр реабилитации или центр лечения наркомании – и это несмотря на то, что в то время среди внутривенных наркоманов США свирепствовала эпидемия ВИЧ, а я жила в Нью-Йорке, эпицентре этой эпидемии. Инфицированы были уже почти половина наркоманов в городе; среди них было много моих друзей, с которыми я, возможно, употребляла одни и те же иглы. В любой другой отрасли медицины такое отношение к лечению больных сочли бы недопустимой халатностью.

Самое печальное здесь то, что и в настоящее время положение практически не изменилось: в трети случаев лечения метадоном в таких центрах дают недостаточные его дозы. Но каким бы невероятным это ни казалось, несмотря на то, что я делала себе десятки инъекций в день, несмотря на то, что надо мной висело обвинение в сбыте наркотиков в особо крупных размерах, несмотря на то, что я проходила метадоновую программу избавления от героиновой зависимости, несмотря на то, что после ареста меня исключили из колледжа, я все равно, в глубине души, не считала себя законченной наркоманкой.