Несмотря на то что я была скорее удивлена, чем расстроена, я расплакалась. Разбирая в группе этот случай, Айрин объяснила мои слезы попыткой эмоционально манипулировать ее поведением, хотя на самом деле это была совершенно непроизвольная реакция. Я включила «водопад» отнюдь не по расчетливому желанию; просто моя эмоциональная лабильность усугубилась на фоне абстиненции. В реабилитационном центре я могла расплакаться при просмотре коммерческого рекламного ролика или при виде трогательного котенка на экране телевизора, который нам иногда разрешали смотреть; учитывая все издевательства, какие мне пришлось перенести из-за моей повышенной чувствительности, плач едва ли мог быть чертой, которую я в себе сознательно культивировала. Но я не знала, как мне приступить к объяснению. Каждый раз, когда я пыталась это сделать, меня обвиняли в увертках или «рационализации».
Помимо того, хотя я и не считала, что похожа на мультяшного сверчка, это сравнение меня все же сильно расстроило. Ответ Айрин настолько разительно отличался от ответа, которого ждешь в ходе нормального человеческого общения, что я почувствовала себя еще более одинокой, покинутой и растерянной, чем до этого. Я решила, что в отношениях с этим консультантом я стану проявлять полную покорность и забуду обо всех попытках узнать от нее что-нибудь полезное.
Я, как могла, старалась быть открытой и откровенной в процессе выздоровления. Я старалась поставить под вопрос мои прежние мысли о зависимости и обратить самое пристальное внимание на то, чему меня учили относительно этой «болезни». Но тем не менее я так и не смогла понять смысл этих постоянных подозрений в коварных намерениях. В самом деле, проведенные на эту тему исследования показывают, что такой подход неэффективен и просто вреден. В одном исследовании было обнаружено, что чем сильнее консультант провоцирует больных алкоголизмом, тем больше они пьют. В других исследованиях было показано, что для успеха важно не то, что консультант сам смог преодолеть зависимость, а то, насколько он способен на доброту и сопереживание.
Сам реабилитационный центр был очень уютным и красивым помещением. Здание было просторным и хорошо проветривалось. Центр был расположен на бывшем поле для гольфа у подножья поросшей густым лесом горы. Спальни были большими и светлыми. Все выглядело уютно и приветливо, но меня пугали методики промывания мозгов. Хорошо, что я познакомилась с Айрин только через несколько дней после того, как приехала в центр.
Весь первый день я занималась тем же, что и остальные, – заполнением бесчисленных форм и анкет. Очевидно, повторное и неоднократное изложение на бумаге всей истории твоей зависимости должно было сломить желание «отрицать» ее наличие – во всяком случае, мне ответили отказом, когда я спросила, нельзя ли скопировать первую анкету на ксероксе. Когда я наконец заполнила все нужные бумаги, в приемном офисе мне вручили документ о страховке. Сначала я впала в панику, думая, что речь идет о страховании жизни, но потом немного успокоилась, узнав, что моя страховка покрывает лишь 80 процентов его стоимости. Курс стоил около 17 тысяч долларов за 28 дней – это было приблизительно равно годовой оплате обучения в Колумбийском университете. Прежде чем подписать документ, я сказала им, что не смогу заплатить недостающие 20 процентов. Сотрудница уверила меня в том, что центр возьмет расходы на себя и примет 80 процентов как оплату всего курса лечения, хотя, как выяснилось, заставить их выполнить обещание оказалось очень трудным делом. Я подписала бумагу.
Сначала я не могла есть, и руководство центра заподозрило, что я страдаю нервной анорексией. Однако через неделю или чуть больше аппетит полностью восстановился. Сразу вокруг появилось множество симпатичных парней; до этого я не понимала, что сексуальное влечение пропало у меня вместе с аппетитом. Через несколько дней после этого я начала есть все подряд и стремительно набирать фунты. Я сама не могла видеть изменений моей комплекции, но другие их замечали очень хорошо, и это сильно меня расстраивало, потому что мое представление о собственном теле сильно расходилось с реальностью. Этот опыт показал мне, насколько сильно мои идеи и предубеждения формируют в моем представлении окружающий мир. В реабилитационном центре податливость моего тела и духа стали для меня очевидными и пугающими. Мне казалось, что я теряю почву, на которой зиждилось чувство моей самости и идентичности.