Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Ну, и как: оценили во дворце Топкапы измену христианскому делу? Оправдалась надежда, что покорных и трусливых враги не тронут? Шиш вам, господа сенаторы: таких и режут, как баранов! Разве, насчет греков морейских оставались некоторые сомнения. Что венецианские власти вполне заслуженно навлекли на себя ненависть жителей, и те готовы скорее предпочесть им турок, я был осведомлен. Только все же… Была какая-то тяжесть на душе. И насчет молдаван с валахами — тоже. Из этих иные умоляли не возвращать княжества под варварское иго. Но принимать всех желающих во владение императрицы невозможно и, на мой взгляд, не нужно. Нерусские провинции выгодно брать лишь в тех редких случаях, когда оные имеют уникальное военное или хозяйственное значение. Ливония, Крым… Константинополь, когда-нибудь. Западный черноморский берег, для сухопутной коммуникации с ним. Остальное будет не впрок. Прежде всего, соседственные народы привыкли к большей вольности; а рука Москвы всегда казалась подданным тяжела. Державная длань Санкт-Петербурга — еще тяжелее. Коренные русские земли кряхтят, но терпят, чувствуя на своей шее неудобоносимое бремя. Чужаки не столь выносливы. Цари их издавна всячески льготят. Выходит, в итоге, полное кривозаконие: главная нация государства сильнее прочих придавлена казенным тяглом. И не только казенным: рабство крестьянского сословия — каинова печать, сковавшая члены моего народа. Инородцы в империи живут вольнее. Только сразу не скажешь, чего с них Россия получает больше: пользы или зряшного обременения. Да и с какой стати им трудиться и направлять помыслы на благо чужого отечества?! Нет! Империя должна нести выгоды тому народу, на плечах коего держится. Иначе он когда-нибудь их расправит, и тогда… Ежели государство наше не переделать на правильный лад, рано или поздно эта махина рухнет и погребет под обломками всех, кто не успеет выскочить.

Впрочем, это старая беда. И вечная. Не из тех, с которыми я могу сладить. Просто-напросто жизни не хватит. Теперь же надлежало отыскать формулу, отдающую туркам часть владений республики, истово соблюдающей нейтралитет. По недолгом обсуждении, решено было Венецию в трактате совершенно не упоминать. Соответствующим артикулом турки обязывались воздерживаться от нападения на русских союзников: Великую Британию, Священную Римскую империю и Наияснейшую Речь Посполитую Польскую. Если же любая из этих держав, по каким-либо причинам, сама объявит войну Высокой Порте, императрица не будет считать сие за casus foederis.

Получив, таким образом, carte blanche на Морею, которую даже нынешняя, избитая до полусмерти, Порта могла проглотить, не поперхнувшись, османские представители согласились на выкуп провинций. Кто-то их тайно консультировал по финансовым вопросам: то ли Аспинволл, то ли голландский посол Корнелий Калькоен. Паши определенно знали, сколько денег нам нужно для погашения военного кредита, и торговались ровно до этой суммы. Даже на собственный бакшиш не подвинулись: пришлось дать из своих средств. Почти весь выигрыш от биржевых спекуляций им и достался. Ну, и пес с ними! В конечном счете, получилось так, что экстраординарные расходы, связанные с турецкою войною, сами же турки и покрыли. Контрибуция, с рассрочкою на три года, имела быть уплаченной по частям: получив первую треть, Россия возвращала османам территорию к югу от Дуная; за вторую и третью — соответственно Валахию и Молдавию с Буджаком. Дальше… Тут оставался не решенным последний спор о границах. Область Едисанской орды, между Днестром и Бугом, обе стороны требовали себе. Не слишком веря в финансовую состоятельность Оттоманской Порты, я предложил: при полной и своевременной уплате оговоренных сумм, спорная земля остается туркам, при малейшей задержке — отходит русским. Не хотелось кривошеему визирю и лекареву сыну такое акцептовать, а как иначе? Отказаться — заранее объявить о будущей неисправности в платежах!

Словом, подписали трактат. Отправили на ратификацию монархам. Войска встали на зимние квартиры. А я расхворался — да так, что чуть не помер. Некстати, конечно. Слава Богу, что не в разгар баталий. Бывает, тащит человек непомерную тяжесть и, сцепив зубы, держится. А как донесет до места — упадет. Вот, думаю, и мне вышло боком чрезмерное напряжение душевных и физических сил. Тупая боль справа под ребрами, страшная слабость — что это было, до сих пор понять не могу. По ощущениям, похоже на разлитие желчи — но совершенно без желтизны в лице и глазах. Врачи говорили много глубокомысленного вздора… Правду о таких случаях мне довелось услышать всего один раз, и то в молодости, когда был французским лейтенантом. Наш полковой хирург в Шалоне сказал однажды, что верное суждение о болезни возможно в подобных ситуациях лишь по вскрытии мертвого тела.