Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

К несчастью, вздорные канцлеровы идеи получили апробацию Ее Императорского Величества. Посему, не веря нисколько в их осуществимость, по должности я все же был обязан в конференции с турками оные огласить. Слава Всевышнему, те наотрез отказались даже обсуждать привлечение иных сторон к делу, которое никого, кроме турок и русских, не касается. Тщательно скрывая, сколь великое облегчение доставил мне сей неблагоприятный, по видимости, ответ, напустил на себя как возможно мрачное и грозное обличье и объявил, что в таком разе княжества должны перейти во власть императрицы безусловно, если только не будут выкуплены султаном. Оба посла искренне и горячо возмутились: Кемаль-эфенди, согласно восточной традиции, считал, что уплата денег русской государыне означает de facto признание вассалитета по отношению к ней, Клод негодовал по привычке. Истинный аристократ, он вообще не любил кому-либо платить и, отъезжая на новое место, всякий раз оставлял за собою кучу долгов. На сем они уперлись, да так крепко, что до окончания перемирного срока не уступили ни на грош. В ночь накануне отъезда Бонневаль попросил о приватной беседе и предложил миллион талеров: лично мне, с условием, чтобы никто об этом не узнал, — но встретил, разумеется, отказ, ибо амстердамский кредит взывал к оплате, для коей требовалось, с процентами, чуть более шести миллионов. От султана, за возвращение княжеств, я пока что требовал десять.

Посольский караван еще не успел скрыться из виду, а бодрые звуки труб и барабанов уже призвали солдат в строй. Со мною шли дивизии принца Гольштейн-Бекского и Апраксина, примерно половина драгун (без Левашова) и тысячи две иррегулярной конницы. Ввиду приближения холодов, изрядную часть казаков и калмыков пришлось отпустить по домам. Не отпустишь — они без позволения уйдут, да и нужды в них после изгнания буджакцев стало меньше.

Кейта с Левашовым, как наиболее годных к самостоятельным действиям, оставил в Силистрии с остальными войсками, для отражения возможной диверсии турок со стороны Видина, Рущука или Шумлы. Сам же восприял марш на Варну.

Солдаты из северных губерний дивились октябрьскому теплу: Покров уже миновал, а погода похожа на бабье лето в России. По ночам, правда, случалось иной раз пожалеть о миновании летней жары, когда-то столь тяжкой и ненавистной, ибо для быстроты марша мы становились на бивуаках и ночевали у костров, не извлекая из обозных фур сложенные там парусиновые шатры. Но ничего: простуженных было немного, отдохнувшие солдаты шагали бодро. Настроение держалось, какое подобает после тяжелых, но убедительно выигранных баталий: мол, крепкий народ турки; мы их дважды от всей души надовольствовали, а они мириться не хотят; ну да ладно — угостим и втретьи!

К Варне вышли на пятый день марша. Авангард поутру, главные силы к обеду. Ну, а шпионы мои всегда тут были. Еще до начала войны. Городок небольшой, тысячи на полторы дворов, и по народонаселению частично греческий. Вот, среди греческих торговцев, снующих меж Варной и Константинополем, кое-кто и отписывался обо всем, что видит и слышит. С появлением русского флота близ устьев Дуная, фелюки здешних купцов частенько появлялись в местах его крейсерства, доставляя сведения и предлагая купить рыбу, сыр, финики или еще что-нибудь. Конечно, полностью прокормить команды с неприятельского базара не вышло бы — но почему не разнообразить довольствие, коли есть такая возможность? Подозреваю, некоторые из купчишек могли шпионить на обе стороны, получая деньги и от нас, и от турок. Однако, вреда от этого я покамест не видел никакого, ибо не имел здесь тайн, раскрытие коих могло бы нам существенно повредить. А вот с турецкой стороны сведения приходили ценные. Состояние городских укреплений и силы, собранные для их обороны, число пушек в городском арсенале, наличие пороха и ядер… Любые изменения очень быстро становились известны. Не было известно самое важное: удастся ли использовать флот.