Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4

Надстройки «Одиссея» заранее ограждены были (в том числе и со стороны шкафута) прочными шитами из железных листов на дубовых досках в две трети человеческого роста. Пуля их не брала. Таким образом, мои люди могли безнаказанно поражать врагов. То, что пара сажен у самой стенки не простреливалась, не составляло проблемы: турки, лезущие на ют, легко расстреливались с бака, и наоборот. Кроме того, на марсах корабля, где нижняя часть мачты соединяется со стеньгой, а равно по углам надстроек, стояли барабанные фальконеты Пакла, способные делать по девять выстрелов в минуту, с запасом зарядов на семь минут скороспешной пальбы. Сознаюсь в прегрешении: я не заплатил держателям патента ни пенни, понеже и сам не получил с этой инвенции никакой прибыли. Сложная и капризная механика делала сие оружие слишком дорогим, чтобы рассчитывать на массовый спрос, а тайные опыты в моей оружейной мастерской при тосканском заводе не дали ни малейшей надежды на удешевление. Напротив, ряд усовершенствований, совершенно необходимых, чтобы сделать оружие надежным, сделал его цену вообще заоблачной. Ну и Бог с ним: по крайней мере, опытные образцы, вместо того, чтоб попусту ржаветь, в настоящий момент громили турок. Дюймового калибра пули, в четверть фунта каждая, разили нехристей с небес, как гнев Господень. Что случалось с человеком при попадании в голову, даже матерые вояки не могли видеть без содрогания. А внизу, между превращенных в редуты надстроек, бушевал свинцовый ураган: отложив ненужные более штуцера, стрелки взяли в руки короткие тяжелые мушкетоны, снаряженные картечью. На пространстве в тридцать шагов, забитом плотной толпою неприятелей, каждый выстрел находил множество жертв. Чтобы поддерживать плотность огня, из трюма непрерывной цепочкой поднимались свежие бойцы, подавали в линию обороны готовое оружие и становились заряжать отстрелянное. Гренадерский плутонг, встав третьим рядом за спинами товарищей, по команде обер-фельдфебеля Краузе запалил фитили и швырнул чугунные шары в гущу турецких абордажников. Так им, добавить жару! Только недружно, черт… Словно в ответ на эту мысль, одна граната с дымящей втулкой влетела назад, тут же рвануло… Два или три солдата упали, зажимая раны… Еще летит! Рослый капрал прикладом мушкетона, словно игрок в лапту, подбивает летящую на него смерть, отправляя гранату за борт. Пальба на мгновенье прекратилась, обер-фельдфебель с ужасом смотрит, что наделал.

Вот на такие случаи старший командир и нужен в бою. Увы, офицеры из пленных немцев в мою службу идти не больно-то соглашались, в довольном числе у меня только унтера. За хорошие деньги подрядился один капитан, Фридрих Нойманн, но его пришлось оставить с гарнизоном на Лампедузе, а начальство над корабельною партией взять на себя. Ладно, не впервой: еще в бытность сопливым лейтенантом доводилось мне оставаться единственным офицером в роте. Теперь, тридцатью годами старше и опытней, уж как-нибудь с двумя ротами справлюсь.

— Продолжать стрельбу!

Оцепенение длилось едва ли пять секунд, но этого хватило, чтоб неприятель вновь перешел в атаку. Нескольким туркам удается ворваться на шканцы, перемахнув щиты. Один снес голову ятаганом ближайшему солдату, но тут же получил от другого сноп картечи в упор. Лезут еще: Никита Истомин с размаху лупит шпагой по чьим-то рукам, вцепившимся в защитный барьер, брызжет кровь, летят отрубленные пальцы… Совсем рядом со мною над ограждением появляется зверская усатая рожа с бешеными глазами и клинком, зажатым в зубах — шпага будто сама вылетает из ножен и с хрустом пронзает щетинистый вражий кадык. Едва успеваю ее извлечь обратно из падающего тела, чтоб не остаться безоружным и не осрамиться пред нижними чинами. Оглядываюсь — слава Богу, уже все в порядке: турецких смельчаков застрелили. Это у нас на шканцах все в порядке, а вот фордек явно в беде: там рукопашная.

— Огонь! Фойер, швайне!

Но руганью делу не поможешь: все, заранее приготовленное, уже разряжено, теперь нас ограничивает скорость заряжания, и залп выходит позорно жидким. Гляжу наверх: на марсе грот-мачты фальконет умолк. Ствол задран в небо, бочка проломлена ядром. Не одни мы стрелять умеем. Так, что еще у меня есть?!

— Гренадеры!

Краузе глядит на меня, как преступник у эшафота — на палача. Кретин, сейчас не время вздыхать о мелких оплошностях!

— Ты не обер-фельдфебель, а обер-арш! Арбайтен, швайнефикер!

Смешивая немецкие слова с итальянскими и русскими, командую достать гранаты — поджечь фитили — и ждать! Ждать, пока не догорит до втулки. Только потом бросать. Не приведи Бог, кто бросит раньше… Шпагу наружу (с не успевшей засохнуть кровью) — клинок перед носом чрезвычайно обостряет понятливость. Взрывы гремят на шкафуте, обратно не прилетает ничего.

— Теперь сами. Унабхениг цу хандельн, ферштее зи?