Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4

Уж скорей бы… Чтобы освежить измученных жарою солдат, я велел малыми партиями выводить оных из трюма и прямо на палубе обливать забортной водою. И себя тоже — с единственною привилегией, что имперского графа обливали не морской, а пресной. Но теплая, как парное молоко, влага мало помогала. Наконец, к вечеру юнга-наблюдатель крикнул с мачты, что, вроде бы, видит неприятеля. Впрочем, уверенности не было: быстро сгустившиеся сумерки скрыли горизонт непроницаемою завесой. Тревога об опасностях, кои принесет рассвет, отчасти возмещалась радостью, что жестокое солнце наконец-то скрылось. Повеял легкий бриз: не скажу прохладный, но хоть не как из раскаленного кузнечного горна. «Одиссей» лениво двинулся к югу. Где-то там, в лабиринте скалистых островов, прятались тартаны и фелюки Кассара. Семь потов с меня сошло, пока сумел убедить француза, что его место не на корабле-приманке, а во главе клефтов, ибо никого иного они слушать не станут. Воистину, мастерство не пропьешь: когда дошло до дела, этот сутулый плешивый кляузник обернулся крутым и разумно-жестоким командиром, за короткое время заставив самых отъявленных разбойников глядеть на себя с уважением и страхом. Вроде пожилой человек, старше меня, — а боевой азарт в нем такой, что греки прозвали его «туркофагос», сиречь «пожиратель турок». При этом личной вражды к османам у старого приватира вовсе не было. Просто нрав такой хищный. Лев тоже не держит зла на антилопу. Он вонзает ей клыки в горло не потому, что ненавидит — напротив, потому, что любит. Любит мясо, любит живую кровь. Вкусно потому что. Ну, а Кассар любит деньги. И знает, как их добыть каперским промыслом. В считанные месяцы он выстроил целую систему. Судно еще только грузят, а клефтам уже известно, куда и с каким товаром оно пойдет; уже решено, который из капитанов его будет брать — или не будет, если купец заранее готов платить. Кто возьмет неположенную добычу или не поделится, с кем надо, положенной — отправится на дно морское. Минувшей весною немало народу совершило сие путешествие, и не всем грекам новый обычай понравился. Зато прибыль тех, кто соблюдал правила, возросла многократно. Свои миллионы, зажатые французской казною, мой компаньон еще не доправил на турецких союзниках Парижа — но был к тому на верном пути.

— Ваше Сиятельство, какие будут распоряжения на завтра? — Никита Истомин, капитан флейта, прервал ход моих мыслей.

— Пока ничего. Полагаю, бой будет завтра, но вряд ли с самого утра. Если ветер не стихнет, где мы окажемся к рассвету?

— Где-то между Икарией и Самосом. До расчетного пункта не дотянем, но с горы Коракас нас непременно увидят и отсигналят командору.

— Хорошо. Постарайся отдохнуть ночью. Завтра ты нужен мне бодрым.

— Не извольте беспокоиться. Я не подведу.

— Да верю, верю.

Понятно было, что парень волнуется. В серьезной баталии он до сих пор не бывал — хотя с юных лет к тому готовился. Никита из числа морских офицеров, кои с разрешения Петра Великого пришли в железоторговую компанию для навигационной практики. В военном флоте свежепроизведенный лейтенант имеет надежду стать капитаном лет через двадцать беспорочной службы, и то при наличии протекции либо счастливых обстоятельств; а тут корабль получали через полгода-год, при наличии знаний и способностей. По Адмиралтейству переведенцы числились в отпуску. Когда граф Читтанов объявлен был государственным преступником, держать этих людей на службе компании стало невместно, и они все вернулись в Россию. Да и нужды в них особой в тот момент не было, ибо торговую флотилию мне, по решению лондонского судьи, предписано было разделить с Демидовыми. Прищлось половину кораблей отдать, вместе с моряками.

Только Истомин задержался на несколько месяцев в Данциге, приболев по пути. После выздоровления, уже отправил багаж на русский пакетбот, и сам чуть на него не сел — но в команде оного нашелся приятель по Навигацкой школе. Он-то и рассказал по секрету, что всем ранее прибывшим выслугу на компанейских судах, в противность указу, не зачли, а самое худшее — Никиту вписали уже в изменники и дезертиры, отчего старого отца его хватил удар. Старик умер и похоронен, матери давно уж на свете не было, жена года за два до этого умерла родами… Ни единой родной души в отечестве не осталось, крепостных — и то отняли! Маленькое имение в Калужском уезде отошло в казну. Молодой капитан, презрев обычную сдержанность, с горя напился и в компании моряков с пакетбота высказался так про императрицу, что, протрезвев, сам испугался. Возвращаться домой стало нельзя. Ежели донесут (а донесут непременно), Сибирью не отделаешься: самое меньшее, язык урежут и ноздри вырвут. Оставив багаж в трофей однокашнику, Истомин добрался до Вилбуровки, а потом два года ходил подшкипером у Альфонсо Морелли, в ожидании собственного судна.