Жизнь Гогена

Папаша Луи, содержатель одного из домов терпимости, с гордостью показал Гогену две репродукции, выпущенные фирмой Буссо и Валадон с картин Бугро «Дева» и «Венера», — они украшали его гостиную, предназначенную для клиентов «высшего класса». «Как подобает сутенеру высшей марки», папаша Луи понял, где надлежит красоваться этой гордости академического искусства, — говорил Гоген. Гоген и среди проституток не оставлял своего иронического тона. Сильный, невозмутимый, расхаживал он по публичному дому и разыгрывал распутника, который никого и ничего не боится и не намерен обуздывать свой мощный инстинкт. Никогда еще их резкое несходство с Ван Гогом не проявлялось с такой очевидностью, как в те вечера, когда они являлись к проституткам. Гоген не терял спокойствия, Винсент, стоило ему немного выпить, быстро возбуждался, жестикулировал, без умолку говорил. Винсент не мог равняться с Гогеном физической силой. Он был более восприимчив к спиртному и истощен в сексуальном отношении. Несомненно, Гоген поступал опрометчиво, забывая его щадить. Как все крепкие люди, он почти не отдавал себе отчета в ограниченных возможностях тех, кто слабее его.

Гоген продолжал получать хорошие известия. Тео организовал выставку его произведений, написанных в Понт-Авене, и на ее долю выпал довольно большой успех. 13 ноября Тео сообщил ему, что две картины уже проданы, третью вот-вот купят, если он согласится на небольшую ретушь, и что одну картину собирается купить Дега. Он «так восхищается вашими работами, что многим говорит о них», — писал Тео.

Одобрение Дега тронуло Гогена.

«Это особенно лестно для меня… Да и с точки зрения коммерческой это прекрасно для начала. Все друзья Дега ему доверяют. Ван Гог (Тео) надеется продать все мои картины. Если мне и в самом деле так повезет, я уеду на Мартинику. Я убежден, что теперь напишу там прекрасные вещи, а если получу побольше денег, куплю там дом, чтобы основать мастерскую, где друзьям будет все обеспечено за гроши. Я отчасти разделяю мнение Винсента, что будущее за художниками тропиков, которые почти никто не писал, а для дураков покупателей нужны свежие мотивы».

В это же самое время журнал «Ревю индепендент» пригласил Гогена участвовать в одной из организованных им выставок. Но художник сухо отказался: он не мог простить одному из основателей этого журнала, критику Феликсу Фенеону, что тот, будучи ярым защитником Сера и дивизионистов, в своем отчете о декабрьской выставке у Тео назвал Гогена «вздорным»[93].

Зато он поспешил принять другое приглашение — в самом деле, признаки успеха множились! — которое пришло от «Группы двадцати» из Бельгии и которое весьма ему польстило. Созданная в 1884 году брюссельская «Группа двадцати» с 1887 года приглашала Сера на свои выставки. Гоген был этим раздосадован — его как бы обходили. Но зато теперь он был вознагражден. В Брюсселе он покажет «серьезную выставку в противовес пуантилизму». Он не сомневался в своем торжестве. «Дело движется вперед на всех парах». Быть может, ему удастся найти покупателей в Бельгии. В таком случае он сначала переберется в Брюссель, а потом уже на Мартинику.

Гоген ликовал: «Если я, как я надеюсь, смогу прокормить семью, тогда, быть может, поймут, что я был прав». Семью! Он скрежетал зубами, думая о Метте, от которой не получал ни строчки. «Все равно! Я стал находить радости во многом другом, и весь мой теплород уйдет в искусство». А когда Шуфф написал ему, что он слишком большой оптимист, Гоген с горячностью отозвался:

«Да, я оптимист, но Вы ошибаетесь, если думаете, что мой оптимизм касается денег. Тут я не строю себе иллюзий, но я столько из-за этого выстрадал, что самая малость уже много для меня, однако я воспользуюсь деньгами не для баловства и отдыха, а, наоборот, чтобы подготовиться к главной битве, потому что пока еще я веду малую борьбу в искусстве. Я пойду в атаку не раньше, чем у меня в руках будут все необходимые средства. Я чувствую, что способен на гораздо большее, и гордо заявляю: «Увидите!» Спросите у Писсарро, считает ли он меня одаренным. Гигиена и половая жизнь. Если это налажено и ты работаешь, ни от кого не завися, ты не пропадешь.

Я так и вижу, как Вы, добродетельный Шуфф, широко открыли глаза, читая эти рискованные слова. Успокойтесь, хорошенько ешьте, хорошенько совокупляйтесь, работайте в том же духе, и Вы умрете счастливым.

Нежный привет всей Вашей маленькой семье от любящего Вас великого безумца».

Радужные перспективы подстегивали Гогена. Он сам первый применял на практике советы, которые давал Шуффу. Проработав целый день без передышки, по вечерам он увлекал Винсента в кафе или публичный дом. «Мы изнурены», — писал Ван Гог брату. Но он ошибался: Гоген чувствовал себя превосходно.