Жизнь Гогена

«В Понт-Авене теперь только об этом и речь», — писал Винсент брату. В течение всего лета Винсент благоустраивал свой дом: приобрел кое-какую обстановку, поставил две газовые плиты, повесил свои картины, чтобы Южная мастерская «была достойна художника Гогена, который станет ее главой».

Обещанные Ван Гогу автопортреты были закончены. На автопортрете Гогена над посвящением «другу Винсенту» была надпись: «Отверженные». Название романа Гюго выражало мысль художника. Создавая свой портрет, Гоген хотел дать в нем символический образ одного из современных художников, «бедных жертв общества», которые, подобно ему самому или Ван Гогу, осуждены быть вне закона, — отверженные, которые в отместку исполняют свой долг.

«Я считаю, что это одна из лучших моих работ, — писал Гоген Шуффенекеру. — На первый взгляд голова разбойника, этакого Жан Вальжана… олицетворяющего художника-импрессиониста, которого общество не уважает и в котором всегда видит каторжника. Рисунок тут особый (полная абстракция). Глаза, рот, нос, подобные цветам на персидском ковре, воплощают, таким образом, символическую сторону картины. Цвет достаточно далек от натурального; вообразите нечто отдаленно напоминающее мою керамику, опаленную ярким пламенем. Все оттенки красного, фиолетового, прочерченные отсветами пламени, сверкающего точно в жерле раскаленной печи, в глазах, где отражается борение мысли художника. И все это на фоне чистого хрома, испещренном детскими букетиками».

Этот автопортрет произвел на получившего его Ван Гога странное впечатление. «Пленник. Ни тени радости». Но одновременно из письма Тео Винсент узнал, что беды его друга скоро кончатся: Тео на днях выслал Гогену триста франков, чтобы тот мог приехать в Прованс.

«На своем страдальческом портрете Гоген выглядит больным! Но погоди, это скоро пройдет, и тогда интересно будет сравнить этот автопортрет с тем, который он напишет через полгода».

8 октября Гоген, ликуя, сообщил Шуффу новость: «Ван Гог (Тео) только что купил у меня на триста франков керамики. Так что в конце месяца я выезжаю в Арль и думаю остаться там надолго, принимая во внимание, что мое пребывание там задумано, чтобы облегчить мне работу, избавив меня от денежных забот, пока ему не удастся меня продвинуть».

В последние недели приступы дизентерии опять замучили Гогена, но об этом он упоминал вскользь. Главное — другое. Впереди у него спокойная жизнь. Скоро он пожнет плоды своих усилий.

«Я знаю, — надменно писал он Шуффенекеру, — что меня будут понимать все меньше. Я не боюсь идти своим, далеким от других путем. Для толпы я останусь загадкой, для некоторых — поэтом, но рано или поздно хорошее оценят по достоинству. Как бы там ни было, говорю вам, я буду делать первоклассные вещи, я в этом уверен — увидите. Вы ведь знаете, в вопросах искусства я всегда по существу прав».

Поль Гоген. Ваза с карикатурным автопортретом.

Разве не доказывало правоту Гогена восхищение художников, его окружавших? Бернар в редком письме к Ван Гогу не упоминал о том, как он уважает Гогена. Он почитал его как человека «выдающегося по характеру и уму», «как крупного мастера». «Величайший художник нашего времени!» — восклицала, разделяя восторги брата, Мадлен. А совсем недавно Гоген приобрел еще одного сторонника. Это был живший в пансионе Глоанек ученик академии Жюлиана, Поль Серюзье, который в последний день своих каникул набрался храбрости и попросил Гогена дать ему «урок живописи».

Гоген повел его в Лес Любви и заставил сделать «синтезированный» набросок. «Каким вы видите это дерево? Оно зеленое? Так пишите же его самым красивым зеленым цветом, какой есть на вашей палитре. А эту тень? Скорее, синей? Так не бойтесь сделать ее как можно более синей». Серюзье, как драгоценность, бережно увез в Париж этот пейзаж, второпях набросанный на крышке коробки из-под сигар. Серюзье и некоторые его товарищи из академии Жюлиана и Академии художеств, те, кто вскоре станет звать себя «Наби», — Морис Дени, Пьер Боннар, Эдуар Вюйар, Кер-Ксавье Руссель, Поль Рансон, Анри-Габриэль Ибельс, — окрестили набросок «Талисманом».

«Обратите внимание, — писал Шуффенекеру Гоген, — сейчас среди художников появилось весьма благоприятное для меня поветрие… и будьте покойны, как ни влюблен в меня Ван Гог (Тео), он не стал бы содержать меня на юге ради моих прекрасных глаз. Как подобает трезвому голландцу, он изучил обстановку и хочет извлечь из нее как можно больше выгоды, и притом единолично. Я просил его снизить цены, чтобы привлечь покупателей, а он ответил мне, что, наоборот, намерен их поднять. Конечно, я вообще оптимист, но на сей раз я и в самом деле ступил на твердую почву».

Поль Серюзье. Талисман.

В воскресенье 21 октября 1888 года в полдень, простившись со своей «братией», Гоген сел в дилижанс, который отправлялся в Кемперле с центральной площади городка, против гостиницы Юлии. Через два дня глава Южной мастерской должен был прибыть в Арль.

III. Отверженные