Жизнь Чезаре Борджиа. Суд герцога.

– В саду, да. Но нет среди них той, что мне понравилась, которую я только что молил вас подарить мне. Она безвозвратно погибла.

– К чему винить меня за неуклюжесть мессера Анджело? – Лавиния старалась обратить все в шутку. – Вы свидетель, я не давала ему цветок. Он схватил его без моего дозволения, да еще и столь грубо стиснул.

Бельтраме улыбнулся, как улыбается проигравший, душа его кипела от гнева, но он счел необходимым скрыть свои истинные чувства, решив, что его черед еще придет.

Удобный момент наступил час спустя, когда они оба покинули сад Лавинии и в сгущающихся сумерках бок о бок шагали через Рьоне ди Понте, Глаза Анджело сияли, он сочинял новые стихи, которые намеревался рано утром отправить Лавинии.

Молчание нарушил хриплый голос Бельтраме.

– Наслаждаешься розой, Анджело?

– Должно быть, так пахнет в раю, – Анджело поднес розу к носу, глубоко вдохнул.

– Мне она нравится.

– Кому – нет? – улыбнулся Анджело. И процитировал строки Франциско Петрарки, переложив их на свой лад. О руке Купидона, раскрывшей грудь и посадившей в сердце алую розу.

– У поэта сказано про «зеленый лавр», – поправил его Бельтраме.

– У Петрарки, да. Но я…

Рука неаполитанца тяжело опустилась на плечо Анджело, остановила его.

– С твоего дозволения, Анджело, мы будем придерживаться слов Мастера, – и он рассмеялся неприятным, злым смехом. Улыбка растаяла на лице Анджело. – Я стану Купидоном, – продолжил Бельтраме, – а вот и мой лавр, – он похлопал по рукояти меча. – Алую розу мы тебе устроим, будь уверен.

Ужас обуял Анджело.

– Бельтраме, я же любил тебя!

– За дворцом Браши зеленая лужайка. Такая же ровная, как в саду монны Лавинии. Лучшего места для смерти не найти. Ты не возражаешь?

Волна ярости поднялась в Анджело. Человек, которого он полагал другом, искал теперь его смерти по причине одной лишь ревности, причем смерть эта никоим образом не помогла бы ему.

– Раз ты так настроен, не буду спорить. Но, Бельтраме…

– Пошли, – прервал его неаполитанец, предполагая, что и так знает все остальное. Вновь рассмеялся. – Тебя назвали Анджело. И монна Лавиния видит в тебе ангела. Так что пора отправляться в рай.

– Если я – ангел, то ты, несомненно, дьявол, и, будь уверен, ужинать сегодня тебе придется в аду, – осадил его Анджело.

Однако вскоре настроение поэта переменилось. Ярость угасла, он содрогался от одной мысли о предстоящем. И предпринял попытку изменить ход событий.

– Бельтраме, чем вызвана столь внезапная ссора?

– Монна Лавиния любит тебя. Об этом мне сказали сегодня ее глаза. Я люблю Лавинию. Нужны ли дальнейшие пояснения?

– Нет, разумеется, – глаза поэта мечтательно затуманились, на губах появилась загадочная улыбка. – Если тебе все ясно, то и мне, пожалуй, тоже. Благодарю тебя, Бельтраме.

– За что? – подозрительно спросил тот.

– За то, что увидел, о чем сказал мне. Мне недоставало уверенности. Теперь я умру с улыбкой, если того пожелает Господь Бог. А ты не ведаешь страха, Бельтраме?

– Страха? – фыркнул смуглолицый неаполитанец.

– Утверждают, что боги благоволят к тому, кого любят.

– Поэтому они с радостью примут тебя в свои объятья.

Они пересекли улицу, обогнули дворец Браши, прошли по аллее, где сумерки уже обратились в темную ночь, и вынырнули из нее на более светлую полянку. А поэтическая душа Анджело тем временем сложила первую строчку сонета об умирающем возлюбленном. Он произнес ее вслух, чтобы оценить ритм и вдохновиться на продолжение.

– Что ты сказал? – обернулся Бельтраме, опережавший его на пару шагов.

– Я сочиняю стихи, – пробормотал в ответ Анджело. – О смерти. – Не подскажешь ли рифму к слову «смерть»?

– Потерпи немного, я познакомлю тебя с ней самой, – пробурчал Бельтраме. – Мы уже пришли.

И действительно, за цепочкой акаций простиралась зелененькая полянка. Покой и тишина царили на ней. А деревья стояли плотной стеной, заслоняя от взоров посторонних то, что их не касалось.

Неожиданно в потемневшем небе загремели колокола вечерней молитвы пресвятой Богородице. Они замерли на месте, обнажив головы, и даже тот, кто думал лишь об убийстве, трижды помолился Деве Марии. Колокольный звон стих.

– Пора, – Бельтраме бросил шляпу на траву, за ней последовал и камзол.

Анджело вздрогнул, словно вернувшись из мира грез к повседневным реалиям, поначалу замешкался, не зная, что делать с розой: расставаться с ней не хотелось, но ему требовались обе руки, одна – для меча, другая – для кинжала. Однако он нашел изящное решение – зажал стебелек в зубах.

Если ему суждено умереть в этот час, он до последнего дыхания не расстанется со своей возлюбленной.

Анджело скинул шляпу и камзол, выхватил меч, кинжал. Бельтраме уже ждал его. И, увидев в зубах розу и не обладая поэтическим воображением, расценил это как насмешку и аж почернел от ярости. Коротко глянул по сторонам. Никого. Ощерился в ухмылке и ринулся на Анджело.