Жизнь А. Г.

— Что? — фалангист оскорбленно вскинул глаза над книжкой, строго посмотрел на него, но, должно быть счел дискуссию с палачом ниже своего достоинства и вернулся к чтению. Его длинные красивые ресницы нежно вздрагивали, а на щеках горел вдохновенный румянец. Взяв у приятеля карандаш, он слегка сощурился, потом просветлел и очеркнул в книжонке понравившееся место.

Перемена почти всех названий, конечно, не могла не вызывать некоторую путаницу. Местами на перекрестках стояли озадаченные пешеходы — очевидно, приезжие — и вертели головами в поисках нужного поворота. На пересечении улицы Толедо и переулка святой Касильды (ныне тупика Арагонских комиссаров) навстречу повозке вылетела запряженная клячей двухместная коляска, и сидящий в ней бородатый лихач озлобленно крикнул:

— Где эти чертовы Сакко и Ванцетти?

Однако, увидев диктатора, он весь как–то сник, побледнел и стащил с головы мятый картуз. Рот лихача остался открытым, жилка еще дергалась в бешенстве на багровой щеке, но остальное выражало священный трепет. Заминка длилась недолго — до той секунды, пока из–за спины Авельянеды не выглянул стриженый фалангист. Сообразив, что делает что–то не то, здоровяк напялил картуз, ожег лошаденку кнутом и, крикнув ей «Пошла! Ну! Пошла!», помчался дальше — разыскивать неведомых итальянцев.

Несмотря на военное время, кое–где уже открылись кафе, из распахнутых окон доносились дребезг посуды и густые запахи кухонь. В крошечном скверике в самом конце улицы Толедо трепетали на ветру пестрые полосатые зонты, седовласый официант с белым полотенцем на рукаве ставил на столик тарелку с чем–то красно–коричневым. Девушка в кисейном кремовом платьице с большим фотоаппаратом на груди поблагодарила и вдруг, заметив повозку, радостно вспыхнула, подскочила, замахала диктатору сорванной с головы кружевной шляпкой. Она что–то воскликнула по–английски — должно быть, попросту обозналась, но Авельянеда привстал и ответил даме галантным поклоном.

В одном из таких заведений он увидел своих первых настоящих зрителей. На Пуэрта де Толедо (площади Коминтерна) за столиками кафе «Робеспьер» его поджидала делегация Французской коммунистической партии. На широкой светлой веранде под навесом сидели несколько подтянутых господ в одинаковых бирюзовых пиджаках с радужными значками на отворотах. По соображениям морального толка делегаты не пожелали присутствовать на казни, однако не могли отказать себе в удовольствии хотя бы мельком взглянуть на легендарную бестию. На каждом столике среди половодья тарелок и блюдец стояли маленький триколор и табличка с именами сидящих. Человек, похожий на Андре Марти, потягивал пиво из высокой матовой кружки — его неподвижные, будто фарфоровые глаза смотрели на повозку без всякого выражения, с одной лишь официальной строгостью, не могущей опуститься до вульгарного злорадства. Облизнув пену, он что–то шепнул рябому толстогубому соседу с мерзким проборчиком на шишковатой голове, и тот, усмехаясь, кивнул. Отдельно от всех, в тени можжевельника, восседал кряжистый bolshevik, зловещий посланник Кремля Теодор Посконников, великан в темно–зеленом френче и каракулевой шапке, вроде тех, что носят члены советского политбюро. Раза два его фотография появлялась на страницах газеты «Голос Мадрида», с подписью «Drug iz Moskwa»: Авельянеда думал, что это чья–то глупая шутка, но нет — так безграмотный журналист надеялся польстить русскому уху высокопоставленного гостя. Лет двадцать назад про Посконникова писали, что он лично пытал ленинградских детей в петербургских застенках, но сейчас интонация резко изменилась: с тем же придыханием некогда сообщали о визите в страну личного представителя папы римского. Кремлевский легат, в отличие от французов, ограничился чашкой черного кофе — он пил его мелкими, чиновничьими глотками, коряво оттопыривая толстый желтоватый мизинец. Дождавшись приближения бестии, Посконников так стрельнул в него своими злыми половецкими глазами, будто поставил к стенке, и хотя опасность от эмиссара исходила лишь номинальная, одного этого взгляда хватило, чтобы по спине у диктатора пробежал холодок.

С площади Коминтерна свернули на проспект святого Франциска, переименованный фалангистами в проспект Антонио Грамши. В эту минуту чуть позади, из распахнутых дверей публичной библиотеки выходила толпа маленьких пионеров, ведомых молодой хромоногой учительницей. Увидев старца в повозке, мальчишки, идущие впереди, удивленно застыли, перешептываясь, и от них какая–то внезапная весть порхнула по головам. Бог знает, что они вообразили, но когда повозка повернула на проспект, малыши дружно бросились за ней.

— Ленин! Ленин! — сбиваясь с ног, радостно галдели ребятишки. Некоторые из них сорвали с себя красные галстуки и размахивали ими, пытаясь привлечь внимание старца. Позади, с гримасой ужаса на лице, потрясая конским хвостом, ковыляла учительница.