Жизнь

В это время наблюдатели с русской стороны, повидимому, засекли расположение немецких минометных батарей, и звонкая полковая пушка, сделав три нащупывающих выстрела, зачастила беглым огнем.

Вражеские минометы умолкли.

— Улизнула! Ловкая дамочка! — ликовал Бойко. — Вы только подумайте — одна под таким огнем. Этак не всякая рискнет… Что будем делать, товарищ старший лейтенант? Нельзя же оставить ее на произвол судьбы…

— Конечно, конечно, — все еще волнуясь, бормотал Доброполов. — Кок только стемнеет, пошлите Пуговкина и еще двоих автоматчиков, — пусть разведают, в чем дело. У домика организуйте пулеметную точку, секрет выставьте…

— Вот вам и приключение, — усмехнулся Бойко. — Везет нам, товарищ старший лейтенант, на новые знакомства…

Ночью автоматчик Евсей Пуговкин вернулся из усадьбы и в присутствии Бойко доложил Доброполову:

— Приполз я в этот самый двор. А подступы к нему хуже, чем к какому-нибудь дзоту. Видели, уклон? И ни одной лощинки. Голое место. Оно хоть и темень, а немцы засевают весь этот промежуток из пулеметов, — боятся, чтобы наши к речке не подошли. Но все-таки приполз я, товарищ старший лейтенант. Заглянул в избу — пусто. Где же, думаю, отчаянная эта хозяюшка? Ползаю по двору, а окликнуть боюсь. Учуют фрицы на той стороне речки — подымут шум. Долго это я брюхом своим по двору елозил. Вижу — стожок сенца и перед ним ляда от погреба. Я и полез в погреб, там и нашел. Хозяев-то. Сначала напугались, сердешные…

— Много их там? — нетерпеливо спросил Доброполов.

— Всего троечка, товарищ старший лейтенант, — молодайка, мать ее старуха и мальчонка годов шести. Молодайка, должен вам сказать, лебедь… Такая раскрасавица — гордая, высокая да белая… Только уж больно исхудалая да измученная. А старуха, та совсем лежит, не поднимается. Немец-то у них все загреб: и коровку, и курочек, и хлебец. Но я, товарищ старший лейтенант, отдал ей все сухари, что с собой захватил. (Доброполов одобрительно кивнул). Там хозяюшка — Аксень Ивановна, — уж я узнал, как и зовут ее, — расплакалась, а потом засмеялась от радости. «Спасибо, говорит, милые. Дождалась, наконец, вас, голубчиков. Только долго ли нам еще в погребушке сидеть? Скорее гоните, говорит, этим змеев подальше, а то и на огород не дают выскочить, картошки накопать». Муж-то ее, оказывается, лесничий, партизан, боролся с немцами в этих лесах, да там и сгиб… Разговорился я с ней, разлюбезно, и спрашиваю: «Не страшно, Аксень Ивановна, под двумя огнями жить?» «А ни чуточки, отвечает, — своих снарядов не страшно…». Я ей: «Придется вам, хозяюшка, со всем вашим семейством на время отсюда эвакуироваться, потому, что бой может случиться сурьезный, а мы за вашу жизнь ответ несем, своей жизни не щадим». А она: «Никуда я от своего гнездышка теперь не пойду, да и незачем. Ежели бы я не верила, что немцев прогоните я бы ушла, а я верю: не долго ему за Нессой сидеть. — Да и попривыкли мы ко всякому страху. Даже Митяшка мой — и тот бояться перестал». А Митяшка, сынок ее, действительно, сухарики грызет, да знай себе, посмеивается… Наголодались они — жалко смотреть… Гляжу я на все их погребное житье и думаю: как же быть с вами, гуси-лебеди? Ведь даже ночью трудно по уклону этому пробраться незамеченным. Да еще с дитем и больной старухой. Не иначе, думаю, как посадить их в танк и оттуда эвакуировать. Как и приказали вы, устроили мы с Ветровым пулеметную точку у самого берега, вроде под личную охрану взяли Аксень Ивановну. За пулемет Ветров сел, секрет выставил, а я вернулся, как приказано, доложить.

Доброполов, опустив высоколобую голову, внимательно слушал, усердно раскуривая трубку.

— Вот что, Пуговкин, — твердо проговорил он. — Ты сейчас же вернешься обратно, — туда. Понял?

— Есть, товарищ старший лейтенант, вернуться обратно, — вытянулся Пуговкин.

— Возьми у старшины хлеба, консервов, пшенца, сахарку, — этому Митяшке. Все это снесешь в усадьбу… От имени третьей роты. Понял? До рассвета чтобы был здесь.

— Слушаюсь, — с веселой готовностью ответил Пуговкин.

Когда с шелестом опустился за ним край плащ-палатки и от ночного ветерка пугливо замигал огонек в снарядной гильзе, Бойко сказал:

— Я так думаю, Данилыч, не надо их эвакуировать, разве что последует приказ свыше. Во-первых, очень опасная эта операция. Пуговкин рассуждает правильно: куда поволочешь больную старуху? Во-вторых, возможно, завтра мы опять рванем вперед. Есть ли смысл тащить женщин через огонь? — Бойко улыбнулся. — А в-третьих, бельишко у наших бойцов уже месяц не стирано…

— А в-четвертых… — усмехнулся Доброполов, — Аксиньюшка — лебедь, и ей не более тридцати годов. Дорогой Валентин, вы уже решили лично сделать разведку усадьбы. Вижу по вашим глазам. Но, к сожалению, на сегодня пока все ясно…

На лукавим лице Бойко отразилось разочарование.

— Товарищ старший лейтенант, я так и думал: сегодня же лично произвести рекогносцировку. Чувствую — мой точный глаз в усадьбе необходим…

— В точности твоего глаза я не сомневаюсь, — переходя на «ты», — улыбнулся одними губами Доброполов. — Но сегодня я тебе приказываю отдыхать.