Жизнь

Мои личные корни на Ямайке, несмотря на Анитино выдворение, наоборот, стали только крепче, хотя еще несколько лет у меня никак не получалось туда вернуться. Еще до ареста Аниты я уже понял, что мне нужно место побезопасней, что в Мэмми-бее мы слишком на виду. Я достаточно влюбился в Ямайку, чтобы начать подыскивать здесь подходящее уютное гнездышко. Всякие съемные меня больше не устраивали. Поэтому мы поехали осматривать местность с нашим тогдашним хозяином, Эрни Смэттом, который показал мне особняк Томми Стила[153], спрятанный в холмах над Очо-Риос. Он назывался «Пойнт-оф-вью», и я владею им до сих пор. Расположение у него идеальное — на небольшом утесе с видом на залив, среди довольно густых лесов, которые растут на этих холмах. Место для него выбирал со всей тщательностью один итальянский военнопленный по имени Андреа Маффессанти, которого привезли на Ямайку с партией других пленных итальянцев Маффессанти был архитектором по профессии и, пока находился в плену, занимался тем, что искал правильные места для строительства особняков. И потом либо сам командовал строительством, либо продавал другим свои эскизы, потому что многие тамошние дома приписывают ему. Он провел на Ямайке два или три года, изучал ветра и климат, и именно поэтому мой дом в плане немного похож на букву L. В течение дня тебя обдувает бриз с моря — со стороны фасада, где дом выходит на бухту. А в шесть часов вечера бриз меняется и начинает дуть с гор. Маффессанти придал дому такую форму, чтобы прохладный бриз проходил через кухню, когда дует с суши. Архитектурный шедевр. Я купил его за восемьдесят тысяч. В доме было слегка мрачновато из-за кондиционеров, которые я поснимал к чертовой матери, как только въехал. Как и планировалось по проекту Маффессанти, дом проветривается сам по себе. Мы просто поставили внутри побольше вентиляторов и с тех пор ими всегда прекрасно обходились.

Я купил его и оставил дозревать, так сказать. Это было очень занятое время, а кроме того, я продолжал торчать.

Мы поехали по Европе в сентябре—октябре 1973-го, когда вышел Goats Head Soup. На этот раз, и почти постоянно до 1977-го, к нашему составу присоединился Билли Престон на клавишных — как правило, на электрооргане. Он тогда уже сделал себе блестящую карьеру, сначала с Литтл Ричардом, потом с Beatles практически на правах пятого члена, и сам тоже сочинил И записал несколько вещей, добравшихся до первого места. Он вырос в Калифорнии, родился в Хьюстоне и поначалу работал на ниве соула и госпела, но постепенно стал сессионщиком, который переиграл со всеми, кто чего-то стоил. Мы теперь держали в сайдменах двух трубачей, двух саксофонистов и двух клавишников — Билли на органе вместе с Никки Хопкинсом на фоно.

Билли сделал для нас новый звук. И если послушать, что записано у нас с Билли Престоном, например Melody, слышно, что он лег прямо в масть. Но быть на сцене с Билли — это постоянно играть с человеком, которому неймется везде отметиться. Он привык быть звездой сам по себе. Один раз в Глазго он разыгрался так громко, что заглушал весь остальной бэнд. Я его отвел за кулисы и посветил перед ним ножичком. «Знаешь, что это, Билл? Уильям, дорогой, если ты не прикрутишь эту свою хуйню, я тебя пощекочу. У нас сейчас не концерт Билли Престона и его Rolling Stones. Ты клавишник при Rolling Stones». Но в большинстве случаев у меня к нему вопросов не возникало. Чарли определенно получал удовольствие от коллеги с джазовыми корнями, и вообще у нас вместе получилось много чего хорошего.

Билли умер в 2006-м от осложнений, вызванных всякого рода чрезмерностями в его прошлой жизни. Не из-за чей, ему было во все это ударяться. Он мог бы только расти и расти. Таланта ему хватило бы на всех. Дело, думаю, в том, что он слишком долго был в игре — он ведь стартовал очень рано.

И он был голубой, а тогда нельзя было быть голубым в открытую, и это добавляло проблем в его жизни. Билли мог быть прикольнейшим парнем, как правило. Но иногда у него что-то щелкало. Мне один раз пришлось его унимать, когда он стал в лифте лупить своего бойфренда. «Билли, а ну прекрати, а то я сейчас твой парик с корнями оторву». Он носил это бредовое накладное «афро». Хотя совершенно прекрасно смотрелся с тем, что было. В стиле Билли Экстайна.

Как-то раз я пошел отлить с Бобби Кизом в Инсбруке сразу после шоу, и Боб обычно в такие моменты подпускает какой-нибудь прикол или анекдот. А тут он совсем какой-то тихий. И говорит: «Слышь, плохие новости... Джи Пи[154] умер». Это был как удар в солнечное сплетение. Я вылупился на него. Грэм? Умер? Я думал, он завязал, я думал, у него все наладилось. Потом расскажу, говорит Бобби. Я только услышал, что он умер. Ох ты боже мой. И никогда не предугадаешь, как это на тебе отразится, — сразу всю тяжесть не чувствуешь. Еще один дружок, еще одно прощай[155].