Жизнь

Фредди много кто не любил; менеджмент вообще его не переваривал. «Кит с ним доиграется». Разные люди, например наш менеджер Питер Радж или наш адвокат Билл Картер, считали, что присутствие Фредди — это большой риск. Но Фредди не просто все время балдел и гонялся за удовольствиями. Он жил с прекрасной жизненной установкой: надо оставаться самими собой, остальное неважно. В чем-то Фредди принадлежал 1960-м, и в нем было это бесстрашие: барьеры придуманы, чтобы их ломать. Кем мы будем, если стансы прогибаться перед каждым говенным копом, перед каждым правилом, которое диктует общество. (С правилами с тех пор стало только хуже. Фредди бы сегодня плевался.) Короче, поскребем обертку, проверим, что у этих людей внутри. И обычно выяснялось, что внутри у них мало чего похожего на твердые принципы. Стоило на них попереть, и они тут же сыпались.

Мыс Фредди знали, что можем дать друг другу. Фредди меня оберегал. Он умел фильтровать нежелательный народ из толпы, которая с нами кочевала. Я могу понять, почему в чужих глазах Фредди Сесслер выглядел угрозой. В первую очередь он был очень близок ко мне, а это значило, что его не так-то легко взять в оборот. И, по сути, на девяносто процентов это уже было барьером само по себе. Ну, еще я слышал истории, как Фредди меня обдирает — загоняет билеты налево и так далее. Ну и хули? При том, как он мне улучшал настроение, какой он был мне друг? Да пожалуйста, старик! Да блядь, загони их хоть все!

На ближайшие года четыре я осел в Швейцарии. Франция отпадала по юридическим причинам, Британия — по налоговым. В общем, в 1972-м мы перебрались в Виллар — это в горах над Монтре, к востоку от Женевского озера, такой очень скромный, уединенный городишко. Там можно было скатываться на лыжах прямо к заднему крыльцу, я лично это проделывал. Дом мне подыскал Клод Нобс, мой знакомец, основатель Джазового фестиваля в Монтре. Я свел там знакомство еще кое с кем — с Сандро Сурсоком, например, который стал мне близким корешем. Он был крестный сын Ага-хана и сам по себе прикольный пацан. Потом еще Тибор — его отец как-то был завязан с чехословацким посольством. Типичная славянская морда, и блудливая к тому же. Теперь живет в Сан-Диего, разводит псов. Они с Сандро тусовались вместе — торчали у местного женского колледжа, приглядывали себе кого-нибудь из выходящих студенток. Отрывались как могли. И все мы рассекали на крутых тачках — в моем случае это был Jaguar E-type.

Я в тот период сделал одно заявление в интервью, которое стоит здесь воспроизвести. «До середины 1970-х мы с Миком были неразлучны. Мы принимали все решения за группу. Собирались вместе я покатился своим путем по наклонной в страну Дурьляндню, а Мик поднялся вверх на понтолетах. Нам приходилось разбираться с миллионом накопившихся проблем, которые все имели отношение к тому, кто мы есть и через что мы прошли в шестидесятые».

Мик иногда приезжал в Швейцарию проведать меня и поговорить про «экономическую реорганизацию». Половину времени мы просиживали за обсуждением налоговых адвокатов! Какие хитрости в голландских налоговых законах, например, по сравнению с английскими или французскими. И все эти собиратели налогов у нас на хвосте. Я просто старался представить, что меня это не касается. Мик здесь был немного более практичным: «То, что мы сейчас решим, в будущем отразится ля-ля-ля-ля-ля». Мик хватался за трос, выбирал слабину, я хватался за шприц, выбирал раствор Моих лечении не всегда хватало на послегастролыюе время, на те месяцы, когда я сидел без работы.

Анита завязала, когда ходила с животом, но, как только дитя родилось, она тут же взялась за старое, причем всё больше и больше. Ну, по крайней мере мы как-то смогли отправиться вместе в дорогу, прихватив детей, когда пришла пора ехать на Ямайку записывать в ноябре 1972-го Goats Head Soup.