Он не отвечал на молчаливые призывы Люси, только чуть заметно поклонился ей из темноты, с балкона: тебе ведь это тоже доставляет удовольствие, вот и терпи. И Люси выдержала еще одну бурю приветствий, беззащитная в кольце танцующих, пленница их восторга, выражавшего себя во всевозможных шумах — лопались пузыри, что-то шипело, тикало и капало, трещало и хлюпало, кто-то воспроизводил изначальный звук жизни — слышалось долгое «у-у-у». Наконец они остановились, общий вздох облегчения, радостный гул: круг разомкнулся, и Люси, пока обессилевшие искусственные создания, валясь с ног от усталости, жадно хватались за стаканы, направилась к открытой балконной двери. Виктор уже сам шел ей навстречу, но под предлогом, что он хочет принести ей чего-нибудь попить, протиснулся мимо нее и скрылся в зеленоватом сумраке одной из задних комнат.
— Пойдем, Люси, потанцуем.
Она пошла танцевать с Китсосом, тот с силой сжал ей плечи, руки у него заходили ходуном, словно гаечные ключи, Люси казалось, что он хочет отвинтить ей верхнюю половину туловища от нижней. Рядом с ними танцевал Вагилис, то и дело выпускавший из спрятанного где-то баллона желтый дымок — маленькие ядовитого вида облачка, подобные тем, что клубятся над кипящей лавой, эти же вызывали слезы или кашель и создавали впечатление, будто охающего Вагилиса съедает кислота. А вон тот безглазый гном с большущей головой, который волочит за собой электрический шнур с вилкой, — это Стратис, прозванный у них Губкой. Не только эта, но и другие комнаты скудно освещены лампами с зеленым ободком, их тусклый свет напоминает сумерки праисторического хаоса или мерцающий полумрак морских глубин; таким видится и дно реторты.
Опять несколько человек уходит. Кто уходит, освобождается от девиза. Ну, всего доброго. До скорого, Люси. И можешь на нас положиться. Подошел Виктор, поставил на столик стакан, предназначенный для Люси, и не упустил случая проводить друзей до дверей, выйти с ними на тихую улицу, где церемония прощания совершалась более обстоятельно. Гулкие шаги. Свистки. Затихающий смех. На горизонте над морем появилась серно-желтая полоса — глядите! Море празднует вместе с нами. Сквозь открытое окно Люси видела постепенно уменьшающиеся фигуры, видела, как они машут на прощанье Виктору, уже стоя на холме, возле каменной скамьи. Один за другим разогнула она пальцы Китсоса и сняла со своего плеча:
— Извини, Китсос, одну минутку.
Дергающейся походкой, с трудом шевеля руками-палками, она вышла из комнаты, в коридоре едва не упала, споткнувшись о лежавшую на полу странную пару — два тела бутылочной формы в неловком объятьи, — и спустилась вниз по лестнице. На кухне горел свет. Виктор стоял у раковины, левый указательный палец он держал под струей воды, давил его, отсасывал кровь и, вытащив носовой платок, пытался одной рукой перевязать.
— Что это ты делаешь, Виктор?
— Ничего особенного, просто, когда чистишь апельсин, не надо брать самый острый нож.
— На таком вечере, я хочу сказать, на вечере такого характера, — заявила Люси, — кровь не должна литься вообще.
— Конечно, конечно, в худшем случае раствор поваренной соли.
— У вас есть лейкопластырь?
— Вон там, в стенном шкафу.
Люси осмотрела ранку, промокнула кровь, достала из шкафа пластырь, ножницы, вату. Не глядя на него, сказала:
— Ты, Виктор, единственный, кто не поздравил меня с избранием, все остальные это сделали.
— Знаю, — ответил Виктор.
Отрезая полоску пластыря, Люси спросила:
— А почему? В чем дело? Ты разве не рад за меня?
Виктор ответил не сразу, он поднес ко рту порезанный палец, еще раз отсосал вновь выступившую кровь и сказал, глядя в ее склоненный затылок:
— А ты уверена, что с таким избранием надо поздравлять?
— Почему же нет? Разве все было сделано не по правилам?
Виктор поднял ее лицо к себе и вглядывался в него, недоуменно и пытливо.
— Неужели ты не знаешь? Действительно не знаешь, Люси?
— О чем ты?
— Это же было сделано с твоего согласия!
— Что?
— Я был в избирательной комиссии, — сказал Виктор, — там у всех сложилось единое мнение, что по числу поданных голосов прошел Китсос, а не ты.
— Китсос?
— Ты должна знать, Люси: твои друзья от чрезмерного восторга допустили ошибку, она-то и решила дело.
— Дай сюда палец, — сказала Люси. Она положила на порез вату, обернула палец полоской пластыря и так затянула его, что концы склеились.
— Послушай, Виктор, выборы состоялись, про ошибку я ничего не знаю, но если тебе что-то известно, ты вправе опротестовать результат.
— Я не могу этого сделать, Люси, все знают, в каких мы отношениях.
— Ну и что?..
— Я не хочу, чтобы о нас чесали языки.
— Чего же ты хочешь?
— Теперь, когда ты все знаешь, Люси, тебе самой следовало бы опротестовать результат выборов.
Люси повернулась, убрала пластырь и вату обратно в шкаф и закрыла кухонную дверь, чтобы отгородиться от оголтелого топота и паровозного пыхтенья, проникавших сюда сверху.