Живая плоть

Памятуя рассказ о французском крестьянине, Виктор сунул руку под подушки, между простыней и матрацем. Выдвинул ящики прикроватных тумбочек, распахнул двери шкафа, оказавшегося заполненным костюмами Сидни. Обыск карманов не дал результатов. Боковое отделение шкафа было заполнено старыми сумочками, синими, черными, темно-красными, белыми, покоробившимися и потрескавшимися, их металлические застежки потускнели, замки были сломаны. Виктор вытащил черную, из поддельной крокодиловой кожи, и сунул руку внутрь. От хруста банкнот у него перехватило дыхание. Но он провел наверху уже слишком много времени. Он вернется сюда в следующую среду, когда Джапп приедет за мебелью. Не считая деньги, Виктор схватил несколько бумажек, закрыл сумочку, затворил дверцу шкафа и сбежал вниз.

Мюриель сидела с ножницами у электрического камина, делая вырезки из журналов «Кантри лайф» и «Космополитен». Казалось, она составляет альбом публикаций о событиях в жизни герцогини Гросвенорской.

– Долго ты, – сказала она Виктору.

Тетя смотрела на него, словно мышь, высунувшаяся из норки: настороженная, подозрительная, проницательная, всецело поглощенная собой. Он чуть ли не видел, как подергивается ее нос, шевелятся усы, быстро, нервно бегают глаза. Кольцо с россыпью бриллиантов было у нее на пальце – видимо, она никогда его не снимала.

Дженнер держал руку в кармане, ощупывая хрустящие бумажки: одна, две, три, четыре – по крайней мере, четыре, может быть, пять, определить трудно. Возможно, это десятки.

– Я хочу сказать тебе кое-что, – наконец произнесла она.

Виктор подошел к окну. Возле него было все так же душно, неприятный запах камфары и старой нестиранной одежды, сохнущей газетной бумаги и жженной на электрическом камине пыли был таким же сильным, но был виден дневной свет, даже ощущалось тепло солнечных лучей, пробивающихся через грязные ромбовидные стекла. Вдоль окна свисали длинные побеги ракитника.

– Мне совсем не хотелось писать завещание, – нарушила затянувшуюся паузу Мюриель. – Видимо, я суеверна, не хотела искушать судьбу. – Старуха подняла взгляд от своих вырезок к потолку, словно бог обосновался в ее спальне и теперь приложил ухо к полу, чтобы ничего не пропустить. – Но приходит время, когда нужно делать то, что нужно, а не то, что ты хочешь, и я знала, что перед смертью я должна быть уверена в том, чтобы тебе ничего не досталось.

– Большое спасибо, – выдавил Виктор.

– Поэтому я составила завещание на следующий день после того, как ты был здесь последний раз. Соседка Дженни, которая ходит для меня в магазин, взяла бланк завещания, пошла к моему адвокату, он сделал то, что я хотела, я подписала его и засвидетельствовала. Если хочешь, можешь посмотреть на копию. Я все оставила Британскому легиону [14]. Сидни был бы этим доволен. Я сказала себе: бедный старый Сидни посвятил жизнь тому, чтобы угождать тебе, Мюриель, а теперь ты можешь сделать это, чтобы угодить ему.

Виктор не мог отвести взгляда от старухи. Он ощущал биение пульса в уголке рта, подергивание живой плоти. Его пальцы нащупали деньги, и он потер банкноты.

– Легион приносит много пользы, – продолжила Мюриель. – Они не пустят добро на ветер. Если б ты наложил на него руки, Сидни перевернулся бы в гробу.

– Его кремировали, – заметил Виктор.

Это был единственный случай, когда он нашел меткий ответ сразу, а не с запозданием. Захлопнул дверь за собой с такой же силой, как и в транспортной конторе. Направляясь домой глухими улицами к Аксбридж-роуд, достал из кармана деньги. Банкнот оказалось пять: две двадцатки, одна десятка, две пятерки. Виктору в голову не приходило, что там могут быть двадцатки, и настроение у него поднялось. То, что он потерял дом Мюриель и ее деньги, не особенно его огорчило: он никогда и не рассчитывал на это завещание. Однако злоба во взгляде старухи и ее слова действовали ему на нервы. Из-за ее отношения к племяннику, сочетания страха и неприязни, он был доволен, что взял эти деньги, и жалел, что не загреб больше.

Виктор никогда ничего не крал, если не считать шоколадок в магазине Вулворта, когда еще учился в младших классах. Это делали все, и тогда это было всего лишь игрой, мало кто задумывался над тем, что совершает что-то противозаконное. Повзрослев, он даже гордился своей честностью. Он, Алан и Питер, еще один шофер, всегда честно делили чаевые, хотя нередко суммы были довольно значительны. И почти всегда Виктор отдавал их все, без остатка. Раз или два искушение оказалось слишком сильным – например, когда тот американец в первый приезд перепутал фунты с долларами и дал ему двадцать пять, – но обычно он бывал честен. Он сказал себе, что если б услышал от Мюриель совсем другое, что она составила завещание на его имя, то поднялся бы снова наверх и положил бы деньги обратно в ее сумочку. Теперь его беспокоило только то, что она может их хватиться. А что, если сейчас она обнаружила пропажу? Вряд ли она вызовет полицию из-за племянника, несмотря на то что питает к нему сильную неприязнь.