Жюльетта. Том I

– Вот теперь у вас есть все средства, – сказал мне министр, когда мы вернулись. – Теперь покажите, на что вы способны. Жгите, топчите, режьте – вся Франция у ваших ног; какое бы преступление вы ни совершили, как бы чудовищно оно ни было, не бойтесь ничего – я дал слово, что безнаказанность вам гарантирована, и моего слова вполне достаточно. Более того, как я уже говорил вам, вас ждут тридцать тысяч франков за каждое преступление, которое вы совершите по собственной инициативе и в своих собственных интересах.

Друзья мои, я не в силах описать, какую бурю чувств вызвали во мне его обещания и потрясающие перспективы.

Впрочем, в этом нет ничего невероятного, подумала я. Природа одарила меня беспредельным воображением, а теперь я была достаточно богата, чтобы удовлетворить любую свою прихоть, —любой каприз, и достаточно могущественна, чтобы избежать возмездия. Нет для человеческой души наслаждения выше, чем знать, что ты всесильна и поэтому свободна, не с чем сравнить вожделение ума и плоти, которое вызывает это ощущение.

– Итак, мадам, давайте заключим договор, – несколько торжественным тоном продолжал министр. – Для начала вот вам маленький подарок, сущая безделица. – С этими словами он протянул мне шкатулку, в которой я увидела пять тысяч луидоров и драгоценности и украшения на сумму вдвое большую. – Возьмите его и помните о коробочке с ядами.

Потом он завел меня в потайную комнату, обставленную тяжелой, роскошной и необычайной мебелью.

– Переступив порог этого дома и все время, пока вы здесь находитесь, вы будете обычной проституткой, а за его стенами вы будете одной из самых знатных дам королевства.

– Везде и всюду, мой повелитель, я буду только вашей рабой, вашей вечной поклонницей и душой всех, самых восхитительных ваших наслаждений.

Я разделась. Дрожа от радости, что наконец-то нашел верную сообщницу, Сен-Фон творил в тот вечер ужасные вещи. Я уже рассказывала вам о некоторых его причудах, а теперь узнала о многих других. Отныне, выходя из его дома, я чувствовала себя властительницей мира, а в его присутствии была унижена до крайности; там, где дело касалось похоти, он, без сомнения, был самым мерзким человеком, какого можно себе представить, и самым деспотичным, самым жестоким. Он заставлял меня оказывать высшие почести своему члену и своему заду; он испражнялся, и я должна была боготворить даже его экскременты. Кроме того, у него была весьма любопытная мания: он осквернял те самые вещи, которые символизировали все то, на чем была основана его гордыня; он требовал, чтобы я испражнялась на высшие символы почета, он вытирал мне зад своей «голубой лентой». Однажды я высказала свое удивление по поводу такого поведения.

– Вы должны понять, Жюльетта, что все эти тряпки и ленты, предназначенные для того, чтобы ослеплять идиотов, не могут вызывать почтения у философа.

– Однако минуту назад вы заставляли меня целовать их.

– Все верно, но в той же степени, в какой я горжусь этими безделушками, мне доставляет удовольствие пачкать и осквернять их. И вот эта-то причуда понятна лишь либертенам моего масштаба.

Между тем орган Сен-Фона вырос до невероятных размеров, и я кончила в его объятиях, так как для меня, с моим воображением, вопрос о том, вызывает или не вызывает отвращение та или иная вещь, никогда не возникал, и единственное, что меня заботит, – это безудержность и чрезмерность. Тут внутренний голос подсказал мне, что Сен-Фон сгорает от желания, чтобы я съела его дерьмо; я попросила позволения на это, тут же получила его, и он был в экстазе; потом он жадно высасывал все, что было у меня в потрохах, и отрывался только затем, чтобы как можно глубже проникнуть языком в мой анус. Когда он показал мне портрет своей дочери, удивительного и очаровательного создания, которому едва исполнилось четырнадцать, я попросила его как-нибудь привести ее к нам на обед.

– Ее здесь нет, – ответил он, – иначе вы давно бы увидели ее в нашем обществе.

– Мне кажется, прежде чем отправить ее к Нуарсею, вы насладились ею?

– Вы совершенно правы, – улыбнулся он. – Со мной приключился бы удар, если бы я позволил кому-нибудь сорвать первые и такие сладкие плоды.

– Значит, вы ее разлюбили?

– Разлюбил? Я никого и никогда не любил, Жюльетта, и вообще мы, распутники, не страдаем этой болезнью. Когда-то это дитя вызывало у меня хорошую эрекцию, но теперь уже не возбуждает меня. Мне надоело забавляться с ней, и я отдаю ее Нуарсею, которого она весьма и весьма воспламеняет. Так что речь идет об элементарном обмене.

– А что будет, когда она надоест Нуарсею?

– Ну что ж, тебе известна судьба его жен. По всей вероятности, я сам буду участвовать в этой церемонии, как участвовал во всех прочих, это очень стимулирует, и мне нравятся такие вещи.

При этом его член разбух еще больше.

– Повелитель мой, – заметила я, – мне кажется, будь я на вашем месте, я бы не удержалась и иногда злоупотребляла своим положением.

– Вы имеете в виду моменты возбуждения?

– Да.

– Такое иногда случается.