Жюль Верн

«Локомотив. Движется силою пара, который, проделав известный путь в механизме, толкает поршень и заставляет вертеться колеса локомотива, управляющего движением (пометка Жюля: «Неясно, неконкретно)». От диаметра главного колеса зависит быстрота хода, но быстрота может зависеть также и от формы локомотива (он же паровоз). Ему приходится преодолевать трение и сопротивление воздуха. Чем меньше углов в локомотиве, тем легче преодолевается сопротивление воздуха.

Наши локомотивы делают от 30 до 40 километров в час. Инженеры считают, что в ближайшие десять лет скорость будет повышена до 50 километров в час. В Америке добились скорости свыше 60 километров в час».

Жюль улыбнулся неточности и лапидарности школьного текста этой карточки. Да, но это писалось без помощи серьёзных справочников, только на основании личного ознакомления с предметом, только после разговоров с понимающими это дело людьми. Вот прошло немного времени, и локомотив на его родине делает в среднем 40 километров в час, но Америка пока что перегоняет на 10 — 15 километров. Нужно завести параллельные карточки, посвящённые локомотиву в Америке, нельзя доверять газетным сообщениям о развитии техники в этой стране, — янки набили руку на сенсациях, они мастера на рекламу, а следовательно, всегда и везде преувеличивают.

Много карточек по кругосветным путешествиям. На одной рукою Жюля написано: «Закат солнца в океане прекрасен». Отстаёт в картотеке химия. Хорошо поставлена физика. Жюль доволен буквой Ф — флора и фауна… О, как бьётся сердце, кружится голова и как вдруг раздвинулись стены комнаты, чтобы просторнее было мечтам! Однако карточки карточками, а дело делом, хотя ещё неизвестно, в чём дела больше. Ко вторнику (сегодня пятница) нужно приготовить контрольное сочинение на тему «Понятие о законе до и после опубликования». Одна мысль о занятиях портила хорошее настроение. Чтобы не думать о неприятном, Жюль решил вздремнуть до девяти вечера, а потом снова заняться карточками. Контрольному сочинению можно посвятить завтрашнее утро.

Пьер Верн и не подозревает, что его сын всерьёз подумывает о какой-то другой профессии, — ему не нравится юридическая деятельность. Она скучна, насквозь фальшива, — закон устроен так, что защищает только имущих и лишь на словах не даёт в обиду бедняков.

«Эта юридическая деятельность пугает меня, — размышлял Жюль. — Не хочется мне быть юристом. Занятие бесперспективное и утомительное, оно сушит человека, превращает его в педанта. Пример — мой отец. Умница, проницательный и широкий, он с годами стал узким во взглядах, всё в жизни своей подчинив статьям и параграфам, гербаризируя всё живое, — отцу сподручнее оперировать готовыми формулами и положениями. Ещё бы! Живое протестует, кричит, не даётся, а закон любит подчинение, молчаливость, угодливость, лесть. Бедный отец! Я очень, очень люблю его, но мне не хочется следовать традиции. Я не буду юристом, у меня есть своя дорога. Она в тумане, но я уже ступил на неё…»

Стук в дверь.

Кто бы это мог быть? Хозяйка обычно сперва войдёт, а потом постучит. Барнаво спрашивает: «Можно?» Товарищи, приятели и друзья входят без стука.

— Войдите, — сказал Жюль.

На пороге остановился Блуа. У него вид человека, только что вставшего с постели: взъерошенные волосы, заспанные глаза, помятый пиджак. Он шагнул, схватился за спинку кресла и опустился в него.

— Простите… Добрый вечер, — тяжело дыша, проговорил Блуа. — Мне нехорошо…

— Сердце? — Жюль подбежал к соседу, нагнулся над ним.

— И сердце… Меня уволили со службы. Оскорбили. Я не знаю, что делать…

— Не тревожьтесь, сосед. Отец написал мне, что вам следует предупредить своих хозяев, то есть опередить их, понимаете? Мы подадим на них в суд. Не печальтесь, не надо! Вы поступите на другую службу, у меня есть связи.

Блуа улыбнулся, и было в этой улыбке столько иронии, что она, видимо, помогла ему выпрямиться и спокойно произнести:

— На другую службу… связи… Дитя! Чистое, хорошее дитя, вы ничего не понимаете. Подать в суд… Мой хозяин уже предупредил, опередил меня. Я уже получил повестку. Я должен явиться завтра. Меня не только гонят, но и добивают. Я, видите ли, причинил фирме убыток в сто тысяч франков!

Жюль расхохотался:

— Сто тысяч франков! Бред! Глупости! Чепуха! А почему не шестьсот тысяч, не миллион? Что они возьмут с вас?.. Сто тысяч! Да это так смешно, что судьи помрут от колик!

— О нет, они не умрут, — горестно отозвался Блуа. — Они умрут вместе с системой, породившей их. Они придумали ядовитую штуку, они уже договорились с химиком своего конкурента. Я говорю о хозяевах, Жюль. Этот химик переходит к ним на службу. Я сяду в долговую тюрьму. Опишут всё моё жалкое имущество…

— Вы больны, дорогой сосед, — сказал Жюль. — Вы рассказываете анекдоты. Вы никуда не сядете. Мой отец кое-что смыслит в законах. Я поеду в Нант, привезу отца…

— Ваш отец откажется от борьбы с таким сильным противником, как мой хозяин. Ваш отец… Не сердитесь, друг мой, — едва удерживаясь от гнева, сказал Блуа, — ваш отец сам служит моему хозяину!