Жюль Верн

— Месье шутник, — улыбнулся человек в зелёном и совершенно неожиданно переменил и тон и манеры: — Александр Дюма — великий человек, но он надавал нам столько инструкций, что мы всё перезабыли. Прошу вас посидеть в этой комнате, пока я докладываю о вас.

Жюль вошёл в крохотную круглую комнату. На длинном узком столе он увидел коробки с сигарами и папиросами, вазу с бананами и гранатами. Через три минуты человек в зелёном вернулся и сказал:

— Прошу садиться! Возьмите сигару, она из Гаваны. Папиросы из Каира. В этом дворце я занимаю должность младшего психолога. Вас я вижу впервые здесь, но очень часто в Сорбонне. Не удивляйтесь, — я бывший преподаватель фехтования на филологическом факультете. В прошлом году эту дисциплину ликвидировали, и сам Александр Дюма пригласил меня к себе на службу. Должность моя несложна, но мне очень скучно: я привык к эспадронам[10], а мне приходится заниматься чепухой. Что поделаешь, Александр Дюма богат, я беден. Он талантлив, я только не без способностей.

— Что же вы здесь делаете? — спросил Жюль, сдирая кожицу с банана. — Если не ошибаюсь, вы обязаны распознавать посетителей, не так ли?

— Совершенно верно, мой друг, — ответил бывший преподаватель фехтования. — Вы из тех, кто, несомненно, заинтересует моего хозяина. Я доложу о вас, но раньше всего вам придётся иметь дело с месье Арпентиньи, — он сегодня дежурный по приёму провинциальных поклонников Дюма, просителей-литераторов и всех тех особ обоего пола, в которых я сомневаюсь…

Жюль съел банан и потянулся за гранатом. Ему хотелось попросить, у зелёного человека разрешения привести сюда Барнаво — в качестве посетителя, в котором сомневаются.

— Кто же, по-вашему, я? — спросил Жюль.

— Это нетрудно определить, раз мне уже известно, что вы студент. Вы провинциал, проникший сюда с помощью или, что вернее, по совету такого же провинциала, как вы сами. Ничего, ничего, не смущайтесь, — вы, будете приняты, вас хорошо накормят, подарят книгу с автографом, а если вы пишете и пришли с пьесой или романом — предложат наведаться этак через неделю. Я забыл, как вас зовут. Жюль Верн? Это недурно для титульного листа оцень толстой книги. Жюль Верн! Очень недурно. На прошлой неделе к нам приходил Анри Мюрже, он попросил у Дюма пособия в две тысячи франков.

— Любопытно, — насторожился Жюль. — Что же, помог Дюма бедному Мюрже?

— Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, — Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идёт сюда.

В комнату без стука вошёл высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами — месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», — сказал он себе.

— С кем имею честь? — спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.

— Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!

Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления — жестами, мимикой, пожатием плеч:

— Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!

— Позвольте… — начал Жюль, о чём-то догадываясь.

— Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…

— Совершенно верно, в моём случае это бездарно, месье, — со вздохом произнёс Жюль. — Разрешите мне быть самим собою, — простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. — Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.

Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:

— Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждёт. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?

— Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, — ответил Жюль. — Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…

— Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, — заметил Арпентиньи. — И ещё…

— И связи, — ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.

— И терпение, — договорил Арпентиньи. — Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.

— Я полагаю, — несмело проговорил Жюль, — что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.

— О, вы столичная штучка! — воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. — Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?

— Рассчитываю получить помощь, месье.

— Какую именно помощь хотите вы получить? Франки, совет, указания, критику? Только ради всего этого и стоило идти сюда.