АРТЕМ. Как я разговариваю?
МАТЬ АРТЁМА. На рэ!
АРТЕМ. Я просто сказал, что сделал. И всё.
МАТЬ АРТЁМА. Не всё! Не всё! Засел тут, как бабай! Не выйдет, не поговорит! Чё мы тебе сделали?! Пялится, пялится в это окно! Я тебе его заколочу к едрене фене, будешь знать! Все ему не так, все ему не этак. Паскудыш херов… Урод…
ИГОРЬ. Слышь, гавнючина, ты харэ уже тут срать в атмосферу. Я же молчу, молчу, а потом голову тебе возьму и отверну, как лампочку. Понял?
Гришка с Антоном стоят возле небольшой деревенской церкви. Гришка завязывает платок.
АНТОН. Приехали такие.
ГРИШКА. Ненормальные.
АНТОН. Ну чё?
ГРИШКА. Пошли чё… Или домой?
АНТОН. Пошли…
МИЛИЦИОНЕРША
Огромная Леночка Михайловна лет пятидесяти разговаривает на обочине дороги по телефону.
Сестры Капустины глядят на её удаляющийся силуэт через грязно-заледеневшее заднее стекло желтой маршрутной «Газели».
Силуэт иногда, то сгибается в хохоте пополам, то откидывается назад — Леночка Михайловна ржёт.
Вечереет.
Содрогающийся от хохота силуэт растворяется в сумраке.
Сестры Капустины переглядываются, смеются.
Антон и Гришка стоят у алтаря. Над головами у них короны. В руках свечи.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Благослови, Бог наш. Всегда. Ныне. И присно. И во веки веков…
Бабочка сидит у Артема на руке. Он пальцем гладит ей крылья. Рисунок на них вздрагивает.
Гришка внимательно смотрит на свечу.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Обручается раб Божий Антон рабе Божьей Ольге. Во имя Отца, Сына и Святаго Духа…
Сестры Капустины припали к окну, смотрят на дорогу.
Батюшка надевает кольцо на палец Гришке.
БАТЮШКА. Обручается раба Божья Ольга рабу Божьему Антону. Вот имя Отца, Сына и Святаго Духа…
Бабочка летит по комнате Артема.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию…
Паренёк сбрасывает велосипед с плотины. Тот летит, ударяясь о покатую стену, переворачиваясь.
Паренек наблюдает за его полетом, радостно подпрыгивает.
Капустина и милиционерша в комнате. По телевизору идёт сериал. Милиционерша смотрит, ест шоколадку, отламывая плитки.
КАПУСТИНА. Сашка у меня когда умер, я тут и растерялась сразу. Сижу, выпью вечером и спится. А так маюсь, как зуб болит. Хожу-хожу, ничего делать не могу. А он же вахтено у меня работал, иногда думала, что на вахте, когда выпьешь. Так там, на вахте, где-то и остался — тело не нашли. Ходила к гадалке — нет в живых говорит, а похоронить нечего было. Потом, не заметила как, уже и компании зашастали, посуду уже не мою, девки голодные, грязь…
МИЛИЦИОНЕРША. Да знаю я всё. Мы ж у вас были много раз.
КАПУСТИНА. Вот. А потом, когда прав-то лишать пришли…
МИЛИЦИОНЕРША. Ну прав пока вас никто не лишал, допустим.