Жёстко и угрюмо

День был жаркий, я решил не снимать хлопковую футболку. Все взрослые сёрферы плавали в специальной одежде, защищающей тело от солнца. Растворённые в океанской воде кристаллы соли действуют как линза, усиливая воздействие ультрафиолета; находясь в воде, можно сильно обгореть буквально в несколько минут.

Но зато сёрферы всегда щеголяют самым крутым, глубоким загаром.

Я привязал шнур к ноге, сделал серьёзную физиономию и полез в воду.

Мне казалось, что все на меня смотрят.

Заплыв окончился полным позором. Пацифик обошёлся со мной сурово. Первую, самую слабую, прибойную волну я кое-как преодолевал, но уже вторая, заметно больше первой, относила меня назад, на глубину в метр; приходилось вставать и вместе с доской пешком снова идти на глубину. Вода то и дело сбивала меня с ног. Мокрую фуфайку скручивало и задирало к самым плечам.

С пятой попытки мне наконец удалось лечь на доску, направить её носом к волне и начать грести руками. Но через считанные минуты руки ослабели и отказались повиноваться: к этому я был не готов. Плечи и предплечья онемели и выключились совсем. Так бывает в спортивном зале: выжал штангу десять раз, но одиннадцатый – уже не можешь, как бы ни старался, как бы ни рычал от натуги. У любого усилия есть предел.

Обескураженный, наглотавшийся солёной пены, я попытался сделать паузу, дать рукам отдых, – но меня тут же снесло назад, и я выкарабкался на сушу, задохнувшийся, в футболке, обвитой винтом вокруг тела.

Руки совсем не слушались, я не мог поднять их выше груди; сил едва хватило, чтоб очистить доску от налипшего песка.

Но обратно я брёл страшно гордый, влача сёрф под локтем.

Не научился, нет – но попробовал.

«Хотя бы попытался», как говорил любимый всеми нами парень по имени Макмёрфи.

Руки и плечи болели потом весь вечер и всю ночь.

При плавании на доске у человека нагружается задняя мышца плеча, так называемая «задняя дельта». В обычной жизни эта мышца не работает, и у большинства людей она почти атрофирована. Даже профессиональные бодибилдеры знают, что накачать заднюю дельту трудно.

Чтобы укрепить эту хитрую и маленькую мышцу, чтобы научиться плавать на доске, – существует только один способ, единственный и наилучший: как можно чаще плавать на доске.

И на следующее утро я снова пошёл на берег.

Шансов у меня не было: чтобы научиться кататься на океанских волнах, нужно прожить возле океана хотя бы месяц.

Где мне взять месяц? На кой болт нужен этот сёрфинг? Какой из меня сёрфер, когда я не видел ничего, кроме Чёрного моря и речки Осётр, впадающей в Оку?

Так я думал – а ноги сами несли меня к бухте.

Местные рапа-нуи умели преодолевать тысячи миль океана, – я же не мог продвинуться и на двести метров.

А самое главное – возлюбленный океан показался мне совершенно равнодушным, готовым умертвить сухопутного дурака в любой момент.

Для плавания в океане нужны глаза и голова. Я осмотрел всю бухту и нашёл место, где волны не слишком высоки.

Я слышал и читал про отбойные течения: волны, идущие не к берегу, а наоборот, от него.

Я высмотрел такое течение и полез в воду: на этот раз без фуфайки и максимально сосредоточенно.

Вода сама повлекла меня; силы я экономил и руками двигал медленно. Весь плечевой пояс горел, уставший от вчерашней нагрузки: по идее, ему нужно было дать отдых дня в три, но у меня не было этих трёх дней. Я спешил.

Вряд ли я когда-нибудь снова окажусь на острове Рапа-Нуи.

Не факт, что я когда-нибудь ещё раз увижу Тихий океан.

Жизнь научила меня никогда не загадывать дальше чем на три дня вперёд.

Современный сёрфинг – страшно буржуазная забава, доступная лишь тем счастливцам, кто постоянно живёт близ океана, а также и немногочисленным фанатам, готовым тратить тысячи долларов на перелёты в Австралию, Калифорнию, на Гавайи и Фиджи.

Сёрфинг – это сука дорого для русского писателя.

В тот заплыв я пошёл как в последний.

Сегодня был мой последний день перед возвращением домой. Последняя сотня лежала, сложенная вдвое, в кармане моих штанов, оставшихся на берегу.

Меня быстро отнесло метров на двести, – я не успел испугаться, как вдруг течение ослабло и остановилось; меня медленно потащило сначала вдоль берега, а потом назад в бухту. Сил я не потратил, всё происходило само собой. Пацифик не хотел, чтоб я пропал, унесённый течением или ветром, – наконец между нами возник контакт, мы поняли друг друга; я понял, как он устроен, а он понял, как устроен я.

Одну из волн попробовал поймать, дождался удобного момента, начал грести, и даже попытался встать на доску, – это выглядело, по точнейшему русскому выражению, «раком-боком»; но не сумел, упал, и волна меня накрыла.

Я долго сидел под поверхностью, терпел, ждал, пока волна не прокатится над головой, тяжко грохоча и сверкая пузырями воздуха; потом выбрался и отдышался.

Когда океан поднимал меня, я видел далеко к северу, на берегу, шеренгу идолов: они стояли затылками ко мне, они смотрели на сушу. Земная твердь была для них важнее водяной пустыни.