Жестокий наезд

Я держу трубку около уха и поддерживаю с Сашей постоянную связь. Будет плохо, если эта бригада начнет ломать двери. Для оправдания такого шага у них должно быть постановление, подписанное Генеральным прокурором. Без этой визы ни одна тварь не имеет права ломиться в квартиру судьи. Но что закон для тех, кто при нем? Потом они согласятся, что совершили ошибку. Но какую ошибку? Разве законом предусмотрена ответственность за незаконное проникновение в квартиру судьи?! Просто написано – «нельзя». Тем более что речь идет не о судье, а о члене его семьи! Но не указано, по какому месту и чем за это можно впоследствии получить!! Так как насчет неприкосновенности судей и их жилища?

– Саша, Пермяков уже в дороге.

Я очень хочу в это верить. От транспортной прокуратуры до моего дома – пять минут езды, если следователь выехал сразу после команды Пащенко, он уже должен подъезжать.

– Антон, кажется, Пермяков приехал... – Голос Саши от испуга и непрекращающегося стресса слаб и глух. – Он там с кем-то ругается.

– Поднеси телефон к двери. – Просьба глупая, конечно, – я ни разу не пробовал быть в курсе событий таким образом. Возможно, что и повезет.

«А я говорю, что Струге сейчас будет доставлена не в УБОП, а в прокуратуру...»

Хор голосов реагирует на эту фразу каким-то речитативом.

«А я говорю, что мне не интересно, какое уголовное дело возбуждено в УБОПе. – Голос Пермякова упрям до хамства. Откровенный вызов антимафиозному ведомству. – Она поедет со мной в прокуратуру, а если кто-то попробует этому помешать, то я восприму это как сопротивление органам прокуратуры в осуществлении ими их деятельности. Ты кто?.. Вот и иди, следствуй... А ты кто?..»

– Антон, Пермяков просит открыть ему дверь. Но там еще трое этих...

– Открывай, Саша. Он все уладит.

Я твержу это, хотя мне трудно представить, как Пермяков будет увозить мою жену, когда ему мешают трое хамоватых, озадаченных руководством убоповцев. Нет, не руководством в лице Земцова и ему подобных. Я более чем уверен, что эта «операция» происходит не с их ведома. Просто с ребятами договорились. А жаловаться на их действия тому же руководству – глупо. Там спросят: «Уголовное дело есть? Факт имел место быть?» И отрежут: «Так в чем же существо иска? Ребята выполняют свою работу».

На том конце связи короткие гудки. Последнее, что я слышал, – голос вошедшего в квартиру Пермякова. Кажется, он попросил Сашу одеться. Пермякова Рольф знает, а вот остальных – не очень...

– Антон Павлович, может, объясните, что происходит?

Не знаю, кто вошел в мою квартиру, а вот в мой кабинет вошел Николаев.

– Что именно, Виктор Аркадьевич?

– Что, ничего удивительного в вашей жизни не происходит?

Я неопределенно пожимаю плечами.

– У Рольфа понос. Не пойму отчего. А так... – Я подумал и снова пожал плечами. – Так все как обычно.

Николаев усаживается на то место, которое еще не остыло после задницы предыдущего посетителя.

– Послушайте, Струге, в отношении вашей жены возбуждено уголовное дело, а я... А я узнаю это от совершенно посторонних лиц! Антон Павлович, вы даете себе отчет в том, что может вслед за этим последовать?

– А-а-а... Вот то удивительное, о котором вы упомянули... Ну, Виктор Аркадьевич, это для вас удивительно. А для меня это дело привычное. Вам не рассказывали, как меня пытались на бабе запоганить? А как трижды писали на меня заявления в прокуратуру по факту вымогательства? И вовсе не посторонние вам звонили. Зачем посторонним вам звонить? Два мужика с кислыми глазами, а их одеколон вонял, как сгнившее сено? Я их знаю. Пидоры конченые. Это пидоры вам звонили, Виктор Аркадьевич. Больше не разговаривайте с ними.

Председатели не любят, когда их шокируют. Как священники – связь между небом и землей, они – связь между судом районным и судом областным. А посему всегда в курсе.

– Если вы не считаете нужным информировать своего председателя о подобных, привычных для вас вещах, то я это сделать обязан.

– Вы думаете, Лукин не знает?! Впрочем, вы же не должны знать, что он знает. Сообщите. А то как-то неправильно получается.

– Вы опять зарываетесь, Антон Павлович. Я не имею в отношении вас никаких личных неприязненных чувств, однако вы постоянно меня подталкиваете к их зарождению.

– Очень может быть, – согласился я. – После того, как вам в моем кабинете едва не разбили кирпичом голову, вы должны были понять, что меня давят. А вы мне чем помогли в такой ситуации? Звонками Лукину? Спасибо. Поэтому я вам об удивительных фактах из своей жизни и не рассказываю. Зачем это делать, если вся ваша помощь будет состоять в сообщении председателю областного суда?

Николаев смотрел на меня, и откровенной злобы в его взгляде я не находил. Конечно, он вправе рассчитывать на мои откровения и честность и вправе это от меня требовать. Но что он сделал для того, чтобы я ему верил?

Я слышу хохот старца Лукина, раскачивающегося на своем стуле.