Жестокий эксперимент

Я почти вспомнила! И в тот же миг почувствовала мертвую хватку: мужчина прижал меня одной рукой к своему корпусу. Шею пронзила острая боль. Этот человек мне что-то вколол. Сердце выдало бешеный ритм. Я перестала чувствовать руки, потом онемели ноги, только колотилось сердце в груди. Мужчина ослабил хватку и посадил меня на диван, его взгляд оставался безучастным. Он выпрямился и куда-то отошел.

Женщина смотрела на меня, и ее лицо оставалось неподвижным. Ее большие черные глаза не моргали.

– Я просто хотела узнать… – язык меня уже не слушался, и я не смогла договорить. Просто хотела понять, что со мной произошло.

Доктор сзади придерживал мои плечи. Я пробовала шевелить пальцами рук, но получалось плохо, в голове крутились вопросы, на которые никто не мог ответить. Эти двое, что находились в этой комнате, не собирались мне ничего объяснять. Они оба хотели меня просто вырубить.

Что со мной будет? Где правда, а где ложь? Где я проснусь в следующий раз и проснусь ли вообще? Контракт закончится, и меня отпустят? Смириться с этим и ждать? Похоже, у меня не было выбора. Не в ту минуту. Я отчаянно пыталась сопротивляться до последнего, но раствор завладел всем телом и добрался до мозга. Хотелось спать. Пальцами рук шевелить уже не получалось. В глазах начало двоиться. Я изо всех оставшихся сил разлепляла тяжелые веки. Дышать стало тяжелее, будто из комнаты ушел весь воздух. Екатерина подошла ближе, взяла мое лицо в свои ладони и прошептала:

– Засни, тебе будет легче.

И после этих слов я провалилась в черноту.

2

Перед глазами стоял туман, а в нем угадывался нечеткий силуэт человека в белом халате. Тело не слушалось. Во рту все пересохло, ужасно хотелось пить. Я не могла выговорить ни слова, а только медленно открывала и закрывала глаза. Чернота чередовалась с размытым лицом какого-то доктора. Он навис надо мной, и я попыталась понять, кто это.

– Ольга, просыпаемся, – отчеканил врач.

Я глубоко вздохнула, и, наконец, все вокруг стало четким. Белый потолок переходил в белые стены. Все было белым, до рези в глазах. Светло-серые жалюзи закрывали окно, но сквозь вертикальные полоски пробивался дневной свет.

Рядом стоял доктор. Тот самый, который вколол мне в шею какую-то дрянь. На нагрудном кармане белого халата висел бейджик, который следовало разглядывать разве что с помощью лупы. Или бинокля. Врач выглядел молодо. Ему на вид было лет тридцать, не больше. Очки придавали важности узкому лицу. Он был слишком худым, и было бы не плохо, если медсестра принесла бы пару бутеров: для меня и моего врача.

– Ваш контракт подошел к концу. Я буду сопровождать вас в течение всего периода реабилитации, – говорил доктор шаблонные фразы, словно автомат, и тыкал кнопки на каком-то приборе возле моей головы.

Кучка заученных словечек. Контракт.

Что-то пикало. Не удавалось повернуть голову из-за присосок и проводов, соединяющих меня с белой коробкой. Желтая лампочка на ней то загоралась, то гасла. Медсестра ходила практически бесшумно, я видела иногда ее голову с черными волосами, собранными в тугой пучок.

Я подписала какие-то бумажки. Мне что-то было нужно.

– Память будет возвращаться постепенно. Отдыхайте. Я зайду к вам через пару часов.

Врач ушел, оставив меня с медсестрой, которая пошуршала чем-то возле моего уха и тоже удалилась, не проронив ни слова.

Я желала стать свободной и поэтому отдала всю себя Институту на долгие годы. Стоило ли оно того?

В палате я была одна. Лежала на кровати и смотрела в белый потолок. Кроме приборов, стула и стола ничего не имелось. Ни шкафа, ни тумбочки. Где же мои вещи?

Я ощущала голод, смятение и разочарование. Не могу сказать, какое чувство в тот миг преобладало.

Ко мне два раза заходила медсестра и оба раза спрашивала, как настроение. Паршивое, если честно, но отвечала, что все в порядке, чтобы казаться вежливой. Медсестра выдавала неискреннюю улыбку и уходила. Мать всегда отчитывала меня за резкие словечки, брошенные мной ее подругам, нагло влезавшим в мою жизнь. Они вечно спрашивали, когда я выйду замуж или найду нормальную работу. Это их не касалось, и я возвращала вопрос про замуж шестидесятилетней разведенке Ирине, тучной и страшненькой бабенке, у которой уже родился внук. Она выдала дочь замуж, едва той исполнилось девятнадцать, и очень этим гордилась. И внуком тоже. Сама же эта бабенка родила в сорок и вечно причитала, как тяжело поднимать детей, когда ты уже старуха. А я не желала, чтобы кто-то совал свой любопытный нос в мою жизнь. Мать тоже не имела права туда лезть. И вот я вспомнила об этом сейчас, когда медсестра нарушила мое одиночество и спросила про настроение. Спросишь в третий раз, милочка, отвечу правду и пошлю тебя. За едой хотя бы.

Желудок начал урчать. Мне кто-нибудь принесет поесть?

Доктор зашел через два часа, как и обещал. Он был чрезмерно любезен и представился Дмитрием Игоревичем. Фамилию я не запомнила.

– Как вы себя чувствуете?

Может, сказать ему правду?

– Нормально, – ответила я и попыталась улыбнуться. Актриса из меня никакая. Медсестра и то улыбалась лучше.