Жестокий бог

Мы с Лен поднялись в мою комнату, где я взял зубную щетку и полотенце. Мы пошли в общий душ, я почистил зубы, а потом мы вместе приняли душ. Я не стал приставать к ней снова: она еще испытывала боль, но мы много целовались, и я покусывал ее соски, проверяя, как далеко могу зайти, прежде чем ей станет неприятно (чертовски далеко, как оказалось).

Как только мы оба вымылись, она сказала, что возвращается в свою комнату.

– Отлично. Пойдем, – услышал я свой голос.

Даже несмотря на то, что я уже забил на каждое правило, которое установил сегодня вечером по поводу противоположного пола, я осознавал, что если мы проведем ночь вместе, то я забью последний гвоздь в крышке гроба для конченого подкаблучника, то есть для меня.

Она надела ботинки, не глядя на меня, и спросила:

– Ты имеешь в виду, проводишь меня до моей комнаты?

– Я имею в виду… – Сжав челюсти, я разозлился на нее за то, что она заставила меня это произнести. – Улечься спать в твоей комнате. Твоя кровать и весь этот гребаный джаз[58].

Она с улыбкой подняла глаза, бросая мне пачку жевательной резинки, которую нашла под моей кроватью.

– Мило.

– Я не собираюсь устраивать с тобой обнимашки, Хорошая Девочка.

– Иди ты, – засмеялась она. – Признайся, ты думал о том, чтобы пообнимать меня.

– Не ставь себя в неловкое положение.

Да, я смутился. Я радовался, что Найт не обладал способностями к чтению мыслей. Он припоминал бы мне это до старости, если бы узнал, что я задавался вопросом, каково это – спать в обнимку с Лен.

Мы прошли по коридору к ее комнате. Если не считать уханья сов снаружи и потрескивания огня в камине, здесь было тихо. Мы завернули за угол, ведущий в зону для работников школы, где жили Эдгар, Гарри, Альма и остальные преподаватели. Лен медленно скользнула ладонью к моей руке и переплела наши пальцы. Затем она внезапно застыла на месте, ее ноги буквально вросли в пол.

Я посмотрел на нее. Она кивнула в сторону комнаты ее отца, и мы прислушались. Из-под закрытой двери доносились голоса.

– Арабелла? – одними губами спросила она.

Я подошел к двери, прижав к ней ухо. Она сделала то же самое рядом со мной. Слишком рискованно, но мне нечего было терять.

Я уже не был так увлечен стажировкой.

Уже приблизившись к осуществлению своего плана с Гарри, я не боялся разозлить Эдгара – человека, спавшего с теми, кто младше его на пару десятков лет.

Мы услышали сопение, скулеж и шарканье, а затем жуткий громкий стон Арабеллы.

– Дорогая, – сказал Эдгар, его голос звучал одновременно нежно и грубо.

Арабелла снова застонала.

– Слезь с меня, пожалуйста.

Я отодвинулся от двери, взял Лен за руку и потащил ее прочь. Она изо всех сил боролась со мной, упираясь ногами в пол и пытаясь высвободиться. Она шлепнула меня, когда я крепче сжал ее.

– Оставь меня в покое! – шепотом крикнула она.

Я зашипел на нее, оскалив зубы.

– Чтобы ты причинила себе еще больше боли? Ничего подобного.

– Вон.

– Лен.

Мы постояли так еще мгновение, прежде чем я подхватил ее, схватив за живот, перекинул через плечо и зашагал по коридору, как пещерный человек. Она стучала своими маленькими кулачками, впиваясь ногтями в мою спину через рубашку.

– Оставь меня!

– В последнее время достаточно людей сделали это. Думаю, что продолжу быть голосом твоего разума. И мое первое самое верное решение – это свалить отсюда.

– А как насчет моего отца?

Моего отца. Чертовы аристократы. Она очень редко называла его папой. Каждый раз, когда она называла его папой, я вспоминал мюзикл Оливера Твиста, на который меня однажды затащили родители.

– Я разберусь с ним.

– Он – моя проблема. – Она усмехнулась, все еще лежа у меня на плече, когда я обогнул коридор и направился к ее комнате.

– Ну, теперь наша.

– Отпусти меня, Вон. Я серьезно.

Ленору уже переполняли эмоции от гнева, и мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя более беспомощной, чем сейчас, поэтому я опустил ее на пол. Она отвернулась, не позволяя мне увидеть ее слезы. Я погладил ее по обеим щекам, наслаждаясь тем, какой маленькой и хрупкой она была в моих руках.

– Посмотри на меня.

Она неохотно подняла на меня глаза, не обращая внимания на слезы, стекающие по лицу. Я прижался к ней губами так нежно, как только мог.

Ленни уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но раздавшийся позади голос прервал ее.

– Ну-ну, бессердечный принц не только живет после девятнадцати, он еще и любит. Какой неожиданный поворот в истории, просто удивительно. – Гарри Фэрхерст шагнул вперед, поднялся по лестнице и остановился перед нами. Его загипсованная рука висела на перевязи через плечо. У него виднелись темные круги под глазами, и выглядел он еще более худым, чем обычно, даже истощенным. В его голосе не слышалось никакого юмора, лишь злобная усмешка.

Но по-настоящему поразили меня слова, которые он тщательно подобрал.

Принц.

Бессердечный.

Живет.

Любит.

Ублюдок помнил каждую нашу встречу. Каждую фразу. Впрочем, мне не стоило удивляться.

Я нахмурился. В мои планы совсем не входило то, что он увидит эту сцену.

Ленора обернулась, одарив его улыбкой.