Наши взгляды встретились, и в его глазах я увидел столько потрясения и испуга, что задумался, что же он почувствует, когда я приставлю свой нож к его горлу. Затем я свернул его запястье под углом девяносто градусов. Поставив свое предплечье на его локоть, я надавил, пока не услышал, как хрустнула его рука. Он заорал во всю глотку прежде, чем я прижал его к стене и позволил ему осесть на пол. Всхлипывая, он уставился на свой вывернутый большой палец и поврежденное запястье. Я бросился к его столу, схватил свою нетронутую чашку кофе и вылил его на пол рядом с Гарри.
– Упс, – безэмоционально сказал я. – Лучше быть осторожнее. Ты можешь поскользнуться и сломать другую руку тоже. Что еще хуже, ты можешь попасть в аварию со смертельным исходом. Вот это было бы просто ужасно.
Его глаза наполнились слезами, тело сотрясалось и извивалось от боли. Когда ты существуешь ради мести и наконец находишь ее, потом ты спрашиваешь себя: стоит ли это того, наступает ли то удовлетворение, к которому ты стремился?
Ответ – да.
Теперь я был готов напомнить Леноре о себе. Я развернулся, оставив Гарри под кайфом, разоренным на весь следующий год или даже больше, оставив его без своих картин.
– Расскажешь кому-нибудь о случившемся, и сгниешь в тюрьме до конца своей жизни, – напомнил я ему, захлопывая за собой дверь. Вопль, вырвавшийся из его глотки, разнесся по всему замку, и все, о чем я мог думать, было то, что
Я провел остаток дня за работой, не обращая внимания на сирену машины «скорой помощи», приехавшей за Гарри, чтобы срочно доставить его в больницу. Когда часы пробили семь вечера, я вернулся в свою комнату, принял душ и направился прямиком к Хорошей Девочке, пропустив ужин. Я чувствовал себя на пределе. Каждый день, что мы не разговаривали, оставлял в моей душе какую-то пустоту. Если бы я знал, что она обидится на меня, то я бы засунул подальше свою гордость и поздравил бы ее с днем рождения.
Тот день вышел просто ужасным.
Мысль о том, что Ленора может проводить время вместе с Поупом, пришла мне в голову, но это меня не остановило. Поуп был постоянной проблемой, но я мог с ним справиться.
Я уже находился у двери Лен, когда мой телефон зазвонил в тысячный раз за сегодняшний день.
Что он хочет мне сказать? Я разговаривал с мамой три раза с тех пор, как вломился в дом Гарри, ожидая при этом, что она скажет, что папа хочет поговорить со мной, но она так и не сказала этого. Однажды она попыталась дать ему телефон, но отец сказал, что позвонит мне позже.
Тот факт, что он что-то скрывает от своей жены (папа никогда ничего не скрывал от мамы), заставил меня встревожиться. Поэтому я не хотел участвовать в предстоящем разговоре.
Я не планировал игнорировать его сегодня вечером, но,
Я постучал в ее дверь, прекрасно понимая, что сейчас не подходящее время, чтобы врываться без стука. Она уже не была той девушкой, что шесть лет назад. Хотя, честно сказать, обе ее версии мне нравились.
Милая и невинная.
Дерзкая и сумасшедшая.
Комбинация, которая заставляла меня хотеть заняться с ней сексом, несмотря на мои страхи и желание держаться подальше от всего, что хоть отдаленно напоминало интимную близость.
– Войдите, – позвал ее сладкий голос.
Я начал открывать дверь, когда мне пришло в голову, что приглашение, скорее всего, предназначалось Поупу, который часто ее навещал, а не мне.
Ей же лучше, чтобы это было не так. В противном случае я не смог бы сдержаться и тупо шлепнул бы ее по попке.
Но я испытывал нечто странное и необычное для меня, называемое
– Это Вон, – сказал я как можно более сухо, ожидая, что она прогонит меня.
Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила.
– Ну? Чего ты ждешь? – вежливо сказала она.
Чего я, мать вашу,
Я толкнул дверь, надеясь застать ее за работой, чтением или за обращением в другую веру, где она может заниматься сексом только с людьми по имени Вон Спенсер. Вместо этого она сидела напротив чертежного стола в одежде, которую я никогда не видел на ней прежде, – в шелковой черной ночной рубашке, с завязанной под грудью розовой лентой и с разрезами по бокам, открывающими ее молочную кожу.
Она встала передо мной, как Афродита, поднимающаяся из моря. Ленора представляла собой божественное совершенство. Уверенная. Великолепная. Приятная и возбуждающая.
И знание, что в ней была неуверенность, которую она скрывала, делало ее еще более желанной.
– Черт. – Слово прозвучало с благоговением.
Я нахмурился, ожидая, пока она закончит предложение, но затем понял, что это я, тот жалкий ублюдок, который произнес это.