Жестокий бог

Мои липкие ладони вцепились в подол рубашки. Пальцы дернулись. Часть моего мозга – по-видимому, здравомыслящая часть – говорила мне не делать этого, что это не имеет значения, что произведение было красивым и завораживающим и могло открыть для меня много дверей. Но остальная часть меня не слушалась.

Я набросилась на статую, с криком разрушая ее руками. Сшитые плечи, бумажное сердце, терновый венец. Единственное, что я не смогла сломать и испортить, – это лицо, потому что оно было сделано из металла. Мужественное и высокомерное, оно холодно смотрело на меня, пока я разрушала все остальное.

Вона даже не было здесь, но он все еще следил за каждым моим шагом, высмеивал меня, издевался надо мной.

Когда я сломала у статуи плечи и вырвала сердце из груди, то почувствовала, как чьи-то руки обхватили меня за талию, и прежде чем поняла, что происходит, я стала брыкаться, рычать и орать во всю мощь своих легких.

Я попыталась вырваться, но Поуп швырнул меня на кровать, как мешок с песком, достал что-то из кармана брюк и прижал мои запястья к металлической спинке кровати. Я зарычала, как раненое животное, продолжая брыкаться и пытаясь пнуть его.

Он приковал меня наручниками к моей собственной кровати. Придурок!

– Сними их. Немедленно! – потребовала я.

Честно говоря, я злилась на себя, а не на Поупа, который просто пытался сделать так, чтобы в истерике я не испортила всю свою работу, над которой так долго трудилась. Но все же.

Сумасшедшая, подумала я мрачно. Все в моей скульптуре указывало на то, что это был Вон. Как стыдно, что до меня это дошло только сейчас.

– Нет, – сказал Поуп спокойно, выпрямившись и уперев руки в бока, рассматривая меня так, как будто я была диким койотом, за которым он наблюдал через закрытую клетку. – Не пойми меня неправильно, но ты немного не в себе.

Он сказал «немного» из вежливости. Правда заключалась в том, что ты не можешь быть наполовину безумным, точно так же, как не можешь быть наполовину мертвым. Сумасшествие проявлялось в полной мере, что я и продемонстрировала.

– Думаю, он тебе нравится, – мягко сказал Поуп.

Я не ответила. Не хотелось подтверждать его теорию, но было бы глупо ее отрицать. Вон занимал мои мысли больше, чем следовало. Даже подсознательно. Я превратила его в статую, сама того не желая.

– У тебя был план. Почему мы его не выполнили? – спросил Рафферти.

– Потому что он так и не появился в моей комнате, – надулась я. Боже, я вела себя, как ребенок, и во всем виноват Спенсер. Он превратил мои мысли в желе. Я стала той, с кем Арабелла прекрасно бы поладила.

– Тогда напомни ему, что ты существуешь, – произнес Поуп, не отступая. – Ты помогаешь ему легко забыть себя. Ты весь день работаешь в своей комнате. Вы оба такие отшельники, запираетесь в своих углах этого замка. Он не мог забыть тебя, когда ты училась в старшей школе, и я очень сомневаюсь, что он сможет сделать это здесь. Разница в том, что ты не болтаешься у него перед носом. Запретный плод сладок. Напомни ему обо всем, чего он хочет. Будь этим плодом, – сказал Рафферти, стиснув зубы в дразнящем укусе. – Напомни ему, что он хочет съесть тебя.

Я сглотнула. Рафф был прав. Вон сейчас держался в стороне. Но в то же время мой друг ошибался.

Потому что Вон определенно вернется. На этой неделе, на следующей или через несколько лет.

Будет он лежать в кровавой ванне или однажды ночью склонится надо мной. По какой-то причине его потребность находиться рядом была сильнее, чем он сам.

Мне придется подождать. Считать минуты.

Если он действительно хочет меня, то придет сюда снова.

И я буду ждать.

Полностью заряженная и готовая к ответному выстрелу.

Глава 18

Вон

Он приходил к ней в комнату каждую ночь.

Не то чтобы я следил за ними или что-то в этом роде.

Я просто находился по соседству, когда это случалось.

И под «по соседству» я имею в виду, что прятался в коридоре недалеко от ее комнаты.

И под «прятался в коридоре» я подразумеваю, что мне явно не помешает профессиональная помощь психолога, чье-нибудь вмешательство и вообще хоть намек на свою личную жизнь. Я обнаружил, что стою за статуей Луизы Буржуа по несколько часов в день, ожидая Ленору, как какой-то бешеный фанат Джастина Бибера.

Конечно, у меня имелись на то свои причины. Во-первых, Ленора стала единственной, кто напомнил мне о существовании понятия «влюбленность», независимо от того, насколько я презирал это слово (или девушек). Во-вторых, я стал чувствовать себя собственником по отношению к ней, особенно теперь, когда она раздвинула ноги перед Рафферти Поупом, который, согласно слухам в Карлайле, работал над чертовски хорошей картиной.

Самое жалкое было то, что я хотел увидеть ее.

Ленора не хотела меня видеть. Но я, как известно, был совершенно не заинтересован в том, чего хотели люди. Я бы пришел к ней раньше, но не сделал этого, просто потому что меня не было в замке Карлайл.