Жертва судебной ошибки

— Итак, вы формально перед всеми окружающими признаете, что меня не в чем упрекнуть, и вы недовольны только потому, что я бедный разночинец, честный, трудолюбивый, интеллигентный и (простите за самомнение), вместо всякого дворянства, несколько известный в науке? Словом, вы признаете меня за вполне порядочного человека, за исключением того лишь, что я совершенно неизвестного происхождения?.. Хотя, между нами, — прибавил доктор, улыба-ясь, — мне кажется, что я родился и имею дерзость чувствовать, что существую… Но в этих делах вы, милостивый государь, лучше меня можете судить. Если вы согласны признать меня за честного человека, то я согласен признать даже, что никогда не родился.

Князь очень обрадовался, что таким путем может выйти из жестокого затруднения, и сказал:

— Милостивый государь, мне и в голову не приходит сомневаться в вашей чести. Ничто не дает мне права предполагать, чтобы вы не были очень честным и очень порядочным человеком.

— Мне больше ничего не нужно, милостивый государь, жене моей — также.

— А я считаю необходимым прибавить, что г-н доктор Бонакэ не только порядочный человек, но на редкость добросовестный, — вдруг раздался чей-то взволнованный голос.

И племянник покойного маркиза де Бленвиль, Сен-Жеран вышел из круга и продолжал еще громче:

— Да, я должен повторить то, что не знают или делают вид, что не знают. Выходя замуж за доктора Бонакэ, г-жа де Бленвиль отказалась, по редкому бескорыстию, от значительного состояния, которое досталось ей от первого мужа. И г-н Бонакэ не препятствовал этому. Верьте, сударыня (обратился Сен-Жеран к Элоизе), что я заявляю здесь об этом благородном, великодушном поступке со мной не из одного чувства признательности: я считаю необходимым публично засвидетельствовать мое глубокое уважение к почтенному доктору.

— Прекрасно, г-н Сен-Жеран, — сказала Элоиза, протягивая маркизу руку. — Я очень, очень вам благодарна.

Все молчали. Несмотря на непримиримые предрассудки и закоренелые предубеждения, на большую часть присутствующих благородный, смелый характер Бонакэ произвел впечатление. Оно, конечно, не могло изменить их взгляда, что брак аристократки и разночинца всегда должен быть чудовищно неравным браком. Но в данном случае они, по крайней мере, признали, что супруги Бонакэ держали себя превосходно в их щекотливом положении.

Князь и княгиня чувствовали себя как на пытке. Элоизе стало жаль их, и она сказала:

— Прощайте, княгиня. Мы с мужем любим уединенную жизнь, и это помешало бы мне продолжать с вами прежние отношения, не случись даже происшедшего здесь сейчас, что делает знакомство между нами навсегда невозможным. Нас привел к вам ваш необдуманный поступок; но я ухожу с уверенностью, что вы сожалеете о нем.

Сделав легкий грациозный поклон, Элоиза хотела уйти, как вдруг молодая герцогиня де Бопертюи, молчавшая в продолжение всей сцены (ее волновали различные чувства, из которых ни одно не ускользнуло от проницательности Анатоля), подошла к г-же Бонакэ и сказала растроганным голосом:

— Умоляю вас, не уходите отсюда не простив меня. Теперь я чувствую всю позорную несправедливость оскорбления и прошу вас простить мне, потому что это я…

— Милая Диана, мой муж подтвердит вам, что в вашем письме мы нашли только один недостаток: именно тот, что в нем фигурирует наше имя. За исключением этой ошибки, мы нашли, что ваша мысль превосходна, если применить ее к месту.

Князь де Морсен, желая насколько возможно загладить грубость приема молодых, сказал сдержанным формальным тоном:

— Вы мне позволите, кузина, иметь честь предложить вам руку?

— Я возьму руку г-на де Сен-Жерана, если позволите, — сказала молодая женщина, показывая этим, что банальной вежливостью нельзя загладить оскорбления.

Она взглянула на мужа и заметила, что у него очень бледное, расстроенное лицо.

— Идем, мой друг, — сказала ему Элоиза, беря под руку Сен-Жерана.

Жером вздрогнул и машинально пошел за женой.

В галерее она тревожно спросила:

— Но, ради Бога, что с вами? У вас на глазах слезы?

— Он был там и прятался, вместо того чтобы подойти к нам.

— О ком вы говорите?

— Об Анатоле, — отвечал доктор убитым голосом.

— Он был там? И держался от нас подальше? О, какая низость!

— Теперь нет никакой надежды вернуть его к нам; да и мне после такого отношения противно его видеть.

Сен-Жеран как благовоспитанный человек, казалось, не обращал никакого внимания на разговор мужа и жены, который они вели вполголоса.

Они вошли в залу и здесь, недалеко от великолепной ширмы, закрывавшей дверь в коридор, на минуту остановились, потому что Сен-Жеран сказал Элоизе:

— Уделите мне, пожалуйста, несколько минут. У меня к вам большая просьба.

— Прошу вас, скажите, какая. С нынешнего вечера мое уважение к вам удвоилось, вы так благородно держали себя.

— Г-н Бонакэ обещал мне объясниться с матерью м-ль Дюваль. Вам принадлежит эта мысль; докончите же доброе дело, и я буду вечно признателен вам.