Жертва первой ошибки

– А вы что ж, не верите?

– Ирочка, – невесело улыбнулась Гортензия Андреевна, – если бы мы в свое время в СМЕРШе руководствовались постулатами веры, то не поймали бы ни одного шпиона. Я предпочитаю знать и действовать сообразно обстановке. Вот вы смеетесь, ерничаете…

– Что вы, и в мыслях нет, – быстро перебила Ирина.

– Не вы, Ирочка, но муж ваш позволяет себе. И друг его, великий научный работник, нет-нет да и вякнет такое, что мороз по коже. А вы, между прочим, смеетесь над их, с позволения сказать, остротами.

Ирина слегка покраснела и потупилась.

– И я, в общем, понимаю вас, разочарование ваше, даже цинизм, – продолжала старая учительница. – Трудно верить, когда на словах одно, а на деле совсем другое. Только, Ира, идеал ведь недостижим. Нет его в реальной жизни, не существует. Ни людей не бывает совершенных, ни государственного устройства. Всегда, при любой формации, есть оголтелые карьеристы, властолюбцы, есть беспринципные подлецы, есть алчные негодяи, есть слабовольные, а уж дураков-то сколько… Не счесть! И часто получается, что они занимают верхние позиции и своим управлением доводят до такого состояния, когда все рушится и надо спасать страну. Тогда на первый план выходят герои, удерживают мир на краю пропасти и потихоньку возвращают в устойчивое состояние, и, когда опасность минует, снова выползает всякая сволочь. Что тут поделать, жизнь есть жизнь, и никогда не было, нет и не будет, наверное, такого государственного строя, где каждый получал бы то, что ему хочется, со всеми обходились бы по справедливости. Только мне радостно думать, что я к этому стремилась, а не провела жизнь в мелкой дрызготне и погоне за наживой.

⁂

Время шло, а случайная попутчица не покидала его мыслей. Федор понимал, что это кризис стареющего мужика выражается таким странным образом, но ничего с собой поделать не мог. Говорил себе, что она страшная и уж, во всяком случае, ничего в ней нет такого особенного, чтобы сходить с ума и тосковать, но тут же вспоминал то блаженное чувство уюта и покоя, когда сидел с ней рядом в самолете, закрыв глаза, слышал шелест страниц и чувствовал, как ее плечо едва касается его плеча.

Федору было стыдно, что он, умный и хладнокровный человек, поддается идиотскому наваждению, как девятиклассник, но поделать с собою ничего не мог.

Наконец он решил, что реальность – лучшее средство от мечтаний и иллюзий. Как только он увидит девушку и поговорит с нею, так тут же убедится, что она ничего общего не имеет с тем образом, который так нагло терзает его воображение.

Сказано – сделано.

Федор позвонил и назначил свидание возле метро «Площадь Восстания», куда приехал на своей машине. Не хотел, но в последний момент купил все-таки цветы, снисходительно подумав, пусть у девушки останется приятное воспоминание, ладно уж. Не часто ее приглашают такие великолепные самцы, как он.

Девушка пришла без опоздания. В простом пестром платьице и с учительским пучком на затылке она выглядела совсем невзрачной, но Федор мгновенно выхватил ее взглядом из толпы, и тогда сердце екнуло и быстро заколотилось.

Федору не хотелось, чтобы его видели с женщиной на улице, поэтому он быстро посадил девушку в машину и тронулся в путь, сам не зная, куда.

Девушка ничего не спросила, Федор ехал и ехал, пока они не оказались на Петергофском шоссе.

– Раз уж мы сюда заехали, давайте махнем до залива, посмотрим закат, – предложил он.

– Хорошо.

– А вам не страшно в машине с незнакомым человеком?

Девушка пожала плечами:

– Почему незнакомым? Вы же прокурор.

– Это я так сказал.

– А я проверила.

– Правда? – губы Федора расползлись в улыбке. – А я вот о вас ничего не знаю, даже имени.

Девушка сказала, что ее зовут Глаша. После мединститута она три года отработала хирургом в городе Луга, а теперь поступила в аспирантуру. Федор прикинул, что ей должно подходить к тридцати, но выглядела она много моложе. Может, из-за отсутствия косметики, а может, от строгого взгляда. Хотя строгий взгляд должен старить? Наверное…

Немного не доезжая до Петергофа, они съехали по грунтовой дороге к заливу. Девушка сняла босоножки и пошла в воду.

Федор смотрел ей вслед. Она заходила все дальше и дальше, но вода все была ей по щиколотку. На этом берегу Финского залива вообще мелко.

На каменистом берегу прибой водорослями нарисовал изумрудно-зеленую каемку. Она пахла йодом.

Свет угасал, и гладь залива тускло переливалась богатыми красками заходящего солнца, а Глаша вдалеке казалась бесплотной тенью.

Федор помахал ей, и она побрела назад.

Потом он поддерживал ее, пока она болтала то одной, то второй ногой – сушила ступни, прежде чем сунуть в босоножки.

Обувшись, Глаша вернулась к машине.

– Поедем?

Странное чувство вдруг овладело Федором. Он не верил ни в какую мистику, и в предчувствия особенно, но, когда открывал перед Глашей дверь, его словно электрическим разрядом пронзило знание, что в этой девушке заключается его будущее. Он будто наяву увидел, как через десять лет они на этом же самом месте садятся в машину, так же понимая друг друга почти без слов, сзади сидят двое ребятишек…