Жерар Филип. Одно мгновение… и жизнь после него

После смерти матери я испытала освобождение. Это был единственный период моей жизни, когда я сидела на лекарствах. Так закончилась наша война. В день ее смерти я коротко отстригла волосы и больше никогда их не отращивала. Мать скончалась пятнадцать лет тому назад, и только сейчас я нашла в себе силы ее простить.

– А вы не оставляли надежду на перемирие?

– Нет. Я никогда ничего не ждала от нее. Бессмысленно требовать от человека больше того, что он способен дать. Жизнь моей матери закончилась в день смерти моего отца, а моя жизнь тем не менее продолжалась. Нам было не по пути.

– Может, ваша мама все же была жертвой, а не палачом?

– Скорее палачом. Палачом, проигравшим в развязанной им же самим войне.

– Вы никогда не задумывались над феноменом Жерара Филипа. Почему его так страстно, так особенно любила публика?

– Слава отца пришлась на послевоенное время. Во время оккупации большая часть французов сотрудничала, пусть и пассивно, с завоевателями, испытывая стыд за подобное малодушие. Все знали, что национальная красавица, кинозвезда Арлетти спала с немцами. Многие французские актеры снимались на немецких студиях за немецкие гонорары. Поэтому, когда говорят, что французский народ героический, что это народ Сопротивления – это звучит неубедительно. В те смутные времена неуверенности, стыда и предчувствия новой жизни людям был необходим особенный герой – образец кристальной чистоты, святости даже. Очень хотелось верить в совершенно прекрасного человека, очень хотелось как можно скорее забыть о своей трусости. Тут появляется Жерар Филип и дает зрителю то, что он ожидает, в нужное время, в нужный час. Не думаю, что сегодня отец сделал бы подобную карьеру. Сейчас изменилась система ценностей. Тогда на него смотрели во все глаза, открыв рот от изумления и восторга, от него много ждали, на него возлагали большие надежды, ему хотели подражать, на него равнялись. После затяжной войны, убийств, позора нации и всеобщего смятения вдруг появился человек с лицом принца и глазами ангела, полный энергии и света! Это была фуга, ода радости!

– Когда смотрите сейчас на отца, родство по крови дает о себе знать? Узнаете себя в нем? Угадываете черты идеального отца, на которого хотелось бы быть похожей, повернись время вспять?

– Да.

– Недавно, в галерее Мазарин при Национальной библиотеке Парижа прошла выставка, посвященная памяти вашего отца. В предисловии к каталогу вы написали такие слова: «Моему отцу, с которым я так и не успела познакомиться, хочу признаться: Я люблю тебя.

– Знаете, я ничего не помню о том далеком времени. Я ничего не помню об отце. Моя память не сохранила его образа. Помню Лилю Брик, которая приходила в гости к моей матери, а родного отца не помню. Где-то прочла, что его считали человеком-загадкой. Все думали – знают хорошо, а на самом деле так никто по-настоящему его и не узнал, не понял. До сих пор живы близкие друзья отца – Жорж, Клод… они видели его живым, слышали его дыхание, наблюдали за тем, как он двигается, говорит, смеется. А я никогда этого не видела и никогда не увижу. Я не знакома со своим отцом. И эту беспощадную истину мне стоило большого мужества не только принять как должное, но и научиться с ней жить.

– Возможно, это пострашнее того, что сделала с вами ваша мать?

– Возможно…

– Последний и самый главный вопрос. Вы совершенно не помните своего отца?

– …Нет. Ничего. У меня нет никаких, даже обрывочных воспоминаний о нем. Мать стерла из истории множество фактов его биографии, поэтому многое, если не все, что нам известно о Жераре Филипе, выглядит лишь как предположение, как правдоподобная версия. Так что я не знакома со своим отцом. Впрочем, как и со своей матерью.

Мне искренне кажется, что они умерли в один день.

…

Анн-Мари категорически отказалась показывать мне фотоархив семьи. «У меня ничего нет, а то, что осталось – не знаю, где лежит. Ищите в публичном доступе, в агентствах!» – жестко отрезала она. Затем мы вместе вышли на улицу – она направлялась на деловую встречу: «Но так просто я вас не отпущу. Давайте-ка зайдем в мой любимый японский ресторан, я вас накормлю обедом. После такого разговора мне совсем невесело».