Студенткой, изучая тонкости фонетики французского языка, прорабатывала на занятиях звуковую дорожку радиоспектакля 1954 года «Маленький принц», заучивала куски текста, анализировала интонации артистов, переводила монологи. Главную роль – Автора и Пилота – исполнял Филип. Вот тогда и состоялось мое главное знакомство с ним. Вернее, с его голосом. Благородным царственным баритоном с едва уловимой хрипотцой, горькой, величественной и гордой манерой преподносить текст – мужественный и чувственный голос кричаще не сочетался с внешностью хрупкого эльфа королевских кровей, которого я успела себе нафантазировать. Принц и баритон? Несовместимо! Несочетаемо! Получалось, Филип был гораздо сложнее и запутаннее эффектного экранного красавчика, холеного военного повесы или князя Мышкина по-французски, каким всем он запомнился? Получалось, никто его по-настоящему не знал?
Готовясь к интервью с его дочерью, конечно же, вспомнила, что в юности читала книжку «Одно мгновение», написанную вдовой актера. Пожелтевшая старенькая брошюрка бережно хранилась в нашей библиотеке родителями. Но тогда, для меня, молодой девушки, полной романтических грез, знакомство со столь трагичной исповедью обернулось совсем неожиданным ощущением… страха. Я очень испугалась! Не поняла ужаса потери незнакомой женщины, не поняла ни-че-го… – только плакала, перелистывая страницы. Но книжка осталась в памяти, осталась, как синяк на сердце. Как испуг.
Книга Анн Филип рассказала мне о том, что порой случается смерть от любви. И это извечная тема не только художественной литературы и искусства.
От несчастной любви умерли скульптор Камилла Клодель (любовь к Родену привела ее в сумасшедший дом!), Густав Малер (лечился у самого Фрейда, пытаясь пережить измены своей молодой супруги Альмы) – история готова написать длинный список жертв. Но таким же бесконечным будет и второй список – список тех, кто остался жить дальше, кто расстался с любимыми и попал в морок такого необъятного, нестерпимого одиночества, что жизнь потеряла какой-либо смысл. Не по этой ли причине ушла из жизни вдова Филипа? Не умерла ли от любви в буквальном смысле этого слова? Это возможно?
В свое время меня поразила книга французской журналистки Франсуазы Жиру, посвященная жене Малера – Альме, ее сложной семейной жизни с гением, ее тайным изменам, о которых он знал. Боль и переживания, полное ослабление организма, частые ангины и осложнение на сердце – как считала Жиру – были внешним проявлением подлинно смертельного недуга – тоски по ускользающей жене и чувствам. Именно эта тоска его и убила. Как заключила Жиру – если возможно умереть от любви, то да, Малер умер от любви – иначе и не сказать.
Отправляясь на интервью к дочери актера, даже в самых смелых своих фантазиях, я не могла предположить, в каком русле пойдет наш разговор.
Встреча состоялась в 2006-м. Помню, в тот год в Париже стояла необычайно теплая весна. Каждую пятницу горожане дружно покидали город, улицы пустели. Вот по такому необитаемому старому кварталу я шла ранним утром на встречу с писательницей и актрисой Анн-Мари, пятидесятиоднолетней дочерью Жерара Филипа. Ее улица ничем не отличалась от других – коридор безликих одинаковых старых домов. Толкнув ворота в глухой стене, попала в лабиринт дворов, вышла к уютной вилле. В спрятанном от прохожих небольшом частном особняке уединенно жила эта женщина.
Позвонила в дверь, в ответ тишина. Никого нет дома? Пришла рано? Топчусь на месте. Через несколько минут во двор стремительной походкой заходит высокая статная блондинка с короткой стрижкой. Такая женщина-мальчишка. Приветствует меня совсем неэлегантным жестом, что выдает в ней сильный характер, жесткий нрав и полное отсутствие мягкой женственности, желание нравиться.
Она направляется ко мне навстречу стремительным шагом, по-мужски крепко пожимает руку. Даже если не знать, кто она, догадаться о родстве с Жераром Филипом нетрудно: у Анн-Мари глаза отца! Огромные печальные озера в пол-лица.
Мы заходим в квартиру – просторная и многокомнатная, она занимает весь первый этаж. Разговаривать будем в гостиной. Здесь много мягкой мебели, книжные шкафы, камин, большой стол для дружеских посиделок, вместо стен гигантские окна. Отмечаю про себя – никаких старых вещей, похожих на те, что переходят по наследству: афиш, потертых книг, музейных статуэток или утвари, никчемных предметов бесполезной роскоши. Современные книги, подушки на диване, необходимые бытовые мелочи. Такое ощущение, что в этой комнате нет прошлого, нет памяти.