Жены и девы Древней Руси

Тут скальд замолчал и многозначительно посмотрел на Елизавету, а затем продолжал:

– Тогда оскорбленная императрица оклеветала Гаральда перед императором, сказав, что во время последнего похода он утаил часть добычи и вместо того, чтобы внести ее в казну, оставил себе. Император поверил и приказал бросить Гаральда в темницу, а вместе с ним ближайших его друзей и помощников – меня и еще одного человека, Ульва, сына Оспака. Местом нашего заточения стал бревенчатый поруб без окон и дверей с одним лишь отверстием в кровле. Нас спустили в поруб через это отверстие на веревке, и через него же один раз в день спускали краюху хлеба – одну на троих, и кувшин воды.

Однажды ночью был сильный ветер, и мы не могли уснуть. Из поруба было видно, как несутся по темному небу косматые облака, то открывая, то закрывая серебряный лик луны. Вдруг снаружи послышались шаги, и кто-то посветил вниз фонарем, а потом тихо спросил: «Господин Гаральд, ты не спишь?» Голос был женский, и Гаральд решил, что императрица вознамерилась возобновить свои домогательства. Но свет фонаря упал на лицо женщины, и мы увидели, что это не императрица, а неизвестная нам старуха весьма почтенного вида. «Сейчас я сброшу веревку, – сказала она, – и мои слуги вытащат вас на волю». Тут же вдоль стены спустился толстый канат, и через пять минут мы, все трое, стояли рядом с нашей спасительницей. «Кто ты, матушка, – спросил Гаральд. – И почему решила нам помочь?» «Несколько лет назад, – ответила старуха, – я тяжко занемогла, и все решили, что дни мои уже сочтены. Но однажды ночью во сне мне явился святой Олав, которого я всегда особенно почитала, простер надо мною руки – и наутро я проснулась здоровой. Прошлой же ночью он явился мне снова и повелел вызволить из заточения его младшего брата с друзьями, объяснив, где их найти. Я дождалась темноты, взяла двоих слуг покрепче, лестницу и веревку и, как вы видите, благополучно исполнила повеление святого».

Мы поблагодарили почтенную женщину и направились в казарму, где спали наши товарищи. Гаральд разбудил тех воинов, которые, как он знал, были наиболее ему преданы, и сказал им: «Друзья! Я навсегда покидаю императора. Кто готов уйти вместе со мной?» И воины, все как один, ответили: «Я!» «Тогда немедля отправляйтесь на пристань, спускайте на воду корабль и ждите меня. Я должен сделать еще одно дело».

Ждать нам пришлось недолго. Гаральд появился совсем скоро, на руках он нес женщину, с головой закутанную в шелковое покрывало. Гаральд со своей ношей поднялся на корабль, осторожно опустил женщину на скамью и откинул покрывало с ее лица. Это была Мария, племянница императрицы Зои, совсем еще юная девушка. Она была сильно напугана, дрожала и плакала. «Не бойся, – сказал ей Гаральд. – Мы не причиним тебе никакого зла. Но я должен был проучить твою тетку».

Гаральд приказал идти вдоль берега и причалить к ближайшему мысу, откуда легко было добраться до города. Там он высадил Марию и сказал: «Возвращайся во дворец и передай императрице, что при всем ее могуществе она не может распоряжаться судьбою Гаральда. Он не только ушел из темницы, в которую она его заключила, но и похитил ее племянницу, с которой мог бы сделать все, что ему заблагорассудится, но отпустил, не причинив никакой обиды».

После этого корабль наш, распустив паруса, ушел в открытое море.

– Клянусь, – воскликнул Ярослав, – это самая удивительная история, которую я когда-нибудь слышал. А Гаральд – удалец хоть куда!

И он приказал поднести скальду чарку меда. Скальд встал и почтительно выпил за здоровье князя, его семейства, бояр и дружины, а потом сказал:

– Счастлив рассказчик, который угодил своим рассказом слушателям, но еще счастливее певец, песня которого пришлась им по душе. На своем веку я сочинил немало разных песен, но сегодня спою вам не свою, а ту, которую сложил господин и друг мой Гаральд.

Холльдор взял в руки арфу, уверенно тронул струны, так что они ответили переливчатым звоном, и запел сильным, звучным голосом:

Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко!
И море, и суша покорствуют нам!

О други, как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!

Голос Холльдора рокотал, подобно морскому прибою, взмывал ввысь, словно ветер в бурю, но вдруг буря унялась, и в наступившей тишине скальд пропел с бесконечной печалью:

А дева русская
Гаральда презирает!..

Он пел долго, строфу за строфой, пел о чести и отваге, о битвах в широком поле и о морских сражениях, о кораблекрушениях и переходах через пустыню, и каждая строфа заканчивалась горестным рефреном:

А дева русская
Гаральда презирает![10]