Женщина в черном

– Женщина! В черном! – усмехнувшись, произнес Завадский. – А может, у нее еще коса была?

– Нет, косы не было, – не поняв сарказма, ответил Иван Абрамович. – У нее короткая стрижка была, где-то вот так. – Он показал рукой на уровне плеч.

Завадский, не выдержав, сел на корточки и потер пальцем царапину на ботинке. Царапина стала бледнее, но не исчезла. Стук в дверь отвлек его от мрачных мыслей о безвозвратно испорченном ботинке.

Он встал и посмотрел на Чайкина:

– Кого там еще несет?

– Я не знаю, – сказал Чайкин. – Может, что-то нашли?

– Ну, скажи, чтобы вошли, – велел Завадский, как будто сам не мог этого сказать.

– Войдите! – крикнул Чайкин.

Дверь кабинета распахнулась.

– О, нет! – воскликнул Завадский и даже прикрыл рукой глаза.

На пороге, сияя своей неотразимой белоснежной улыбкой, стояла Екатерина Андреевна Романова.

– Тетя Катя? – растерянно пробормотал Чайкин.

– Какого черта? – рявкнул Завадский. – Чайкин, это ты ей сообщил?

– Нет, я просто проходила мимо, – сказала Екатерина Андреевна.

– Вот и шли бы дальше. Что вам здесь надо?

– Послушайте! – звонко, хотя и дрожащим голосом воскликнул Фрайман, даже слегка привстав. – Как вы позволяете себе разговаривать с женщиной?

– С женщиной? – Завадский чуть не поперхнулся. – Вы это называете женщиной? Это что угодно: палка в колесе, ячмень на глазу, типун на языке, заноза в пятке… но только не женщина. И вообще, какого черта вы вмешиваетесь? – огрызнулся он на вновь поспешно севшего на стул Фраймана.

– Вы еще забыли про геморрой, Завадский, – не переставая улыбаться, произнесла Романова. – А теперь потрудитесь перекрыть поток своих извечных мерзостей в мой адрес и извольте выслушать крайне важную информацию.

– Говорите, – с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, ответил Завадский.

– Это конфиденциально! – кивая на Фраймана, сказала Екатерина Андреевна и отступила за дверь.

Бормоча шепотом какие-то, вероятнее всего, очень нецензурные выражения, Завадский вышел за ней из кабинета.

– А я? – крикнул Чайкин и, вскочив из-за стола, выбежал следом.

– Ты почему подозреваемого оставил? – сердито спросил Завадский.

– Да куда он денется!

– А если в окно вылезет?

– Так ведь там решетки…

– Вы препираться будете или меня слушать? – напомнила о себе Екатерина Андреевна.

Завадский и Чайкин синхронно повернулись к ней. Во взгляде Чайкина сквозило жгучее любопытство. Завадский же свою заинтересованность умело скрывал, но Екатерина Андреевна знала его уже не первый год.

– Я так понимаю, что это и есть тот самый Фрайман? – понизив голос, произнесла Екатерина Андреевна и, не дождавшись ответа, продолжила: – Так вот, имеются сведения, полученные из достоверных источников.

– Из каких? – нетерпеливо перебил Чайкин.

– От коллег по работе этого бедолаги. Согласно этим сведениям, жена Фраймана была любовницей Мардасова.

Завадский бросил взгляд на Чайкина:

– Ты же опрашивал свидетелей. Почему я об этом узнаю не от тебя?

– Ну… – Чайкин замялся. – Я не… Никто ничего подобного не говорил. Может… Наверное…

– «Может», «наверное», – передразнил Завадский и снова обратил свой взор на Романову.

– Вы, Александр Александрович, зря так на Андрюшу, он же еще молодой мальчик.

– Он не мальчик, он сотрудник полиции. Или прикажете мне вас взять к себе в отдел вместо него?

– Я с вами работать ни за какие коврижки не стану, Завадский. Вы хам и грубиян, к тому же лишенный чувства такта и терпения.

– Зачем же вы тогда сюда заявились?

– Из чувства долга, – не моргнув глазом, ответила Екатерина Андреевна. – Узнала важную информацию и поспешила сообщить. В первую очередь Андрею, между прочим. То есть лейтенанту Чайкину, а не вам, Завадский, заметьте. Поскольку вы, ко всему прочему, еще напрочь лишены благородства. Итак, – продолжила она, теперь демонстративно повернувшись к внучатому племяннику, чем заставила Завадского заскрежетать зубами, – по всей видимости, Мардасов каким-то образом принудил жену Фраймана к интимной близости, об этом вся фирма знала и активно обсуждала в кулуарах. Так что, как видишь, у Фраймана, если он настоящий мужчина, был весьма откровенный мотив убить опозорившего его жену начальника. Хотя внешне он совсем не похож на душегуба.

– Это все? – сурово спросил Завадский.

– Пока да.

– Попрошу вас этим и ограничиться и больше не вмешиваться в расследование.

– Благодарный человек расценил бы это как помощь, а не как вмешательство. Но я не осуждаю вас. Как сказал Хосе Балу: «Благодарность – это прекрасный цветок, растущий из глубины души». А поскольку у вас, Завадский, нет души, то и вырасти там ничего не может.

– Избавьте меня от ваших нотаций и дайте нам работать, – сквозь зубы процедил Завадский, затаскивая Чайкина обратно в кабинет и закрывая дверь.

Едва Екатерина Андреевна, хмыкнув и дернув плечиком, повернулась, чтобы зашагать прочь, дверь снова приоткрылась.

– Гм! И спасибо за информацию, – нехотя прохрипел Завадский и снова скрылся в кабинете.

Екатерина Андреевна улыбнулась своей фирменной улыбкой, делающей ее сразу на несколько лет моложе:

– «Признательность – есть бремя, а всякое бремя для того и создано, чтобы его сбросить»1.