Женька. Дачник

Мы вылезли из-под машины. Я подал Петру Павловичу тряпку, и он обтёр руки.

Председатель поглядел на Петра Павловича, на его жёлтые туфли.

— Городской? Должно быть, по автомобильной части работаете?

Терентий Фёдорович достал кисет.

— Чудные дела, Матвей Ильич! Сижу я в холодке, вижу — идёт мимо человек. Залез он под машину и давай работать — просто так, за здорово живёшь.

— Большая вам благодарность, — поспешно сказал председатель. — Выручаете вот как! Машина до зарезу нужна, а починить некому.

— А другие шофёры? — спросил Пётр Павлович.

— Так ведь им грузы надо возить.

Пётр Павлович пожал плечами;

— Вот бы Витя и возил. А перетяжку приказали бы сделать более опытному шофёру.

Матвей Ильич помолчал. Потом для чего-то расстегнул и застегнул пиджак.

— Это вы, пожалуй, правильно подсказали, товарищ. — Он вздохнул. — Только разве, ну хоть к примеру, нашего Костю Мельникова уговоришь на такое?

— Председателя у вас кто выбирал? Ведь сами колхозники, — заметил Пётр Павлович. — Так почему же их уговаривать надо? Должны подчиняться.

Матвей Ильич опять расстегнул пиджак:

— Люди сами должны понимать, ежели они сознательные…

Пётр Павлович усмехнулся:

— Сознательность и понятие — вещи разные. Ну, скажем, стал бы сознательный человек курить совсем рядом с бензиновым складом, если б понимал, что от этого может произойти?

Терентий Фёдорович закашлялся, быстро погасил пальцами самокрутку и смял её в кулаке.

Раздался смех. Я повернулся и увидел за плетнём Настю и Любу, — видно, они шли с поля на обед. Председатель смущённо покосился на девушек, вытянул за цепочку часы из кармана и вдруг заторопился:

— Вы, товарищ, того… если в чём будет нужда, заглядывайте. Вот огурчики пойдут, отблагодарим…

Пётр Павлович посмотрел вслед Матвею Ильичу, присел на чурку.

— Витя, зачерпни попить.

— Подождите пить, — поспешно сказала Настя и покраснела, — я сейчас…

Она убежала, а Люба подошла к Петру Павловичу;

— А я вас знаю. Вы у Мироновых остановились. Вчера на легковой машине приехали и ещё какую-то фанерную доску с собой привезли,

Люба насмешливая и злая на язык. Я подумал, что она и про меня что-нибудь скажет, и не ошибся:

— Не стыдно, Витька, за тебя люди машину починяют?

На дороге показалась Настя. От быстрой ходьбы её светлые волосы распушились, — Она подошла, расстелила на чурке полотенце и подала Петру Павловичу кринку молока и ломоть хлеба.

— А что ж ты, Настя, Витьке не принесла? Он ведь с утра работает, не отрывался.

Я даже не поверил, что это говорит Любка. А Настя ответила:

— Витька может слетать домой, а они здесь чужие,

— Нет, я не совсем чужой. Родился в этих местах.

— Да ну? —удивилась Настя. — А почему мы вас не знаем?

Пётр Павлович тихонько кашлянул и вздохнул.-

— Вы и не можете знать. Вам сколько лет, Настя?

— Двадцать уже, — ответила Настя и опять покраснела.

— Значит, когда началась война, вам было только пять. А наша кузница находилась в двух километрах отсюда.

— Кузня?.. — вмешался в разговор Терентий Фёдорович. — Постой, постой. Ты уж не кузнеца ли покойного Павла Родионова сын?

— Его, — кивнул Пётр Павлович.-

— Петька! — воскликнул Терентий Фёдорович и хлопнул себя по бокам.

— Какие же они вам Петька? — укоризненно сказала Настя.

— А ты не встревай, — рассердился старик, — Я его отца с огольцов знал. — Он вынул кисет, но, покосившись на Петра Павловича, закуривать не стал. — Где же ты, Петя, пропадал все эти годы?

— В войну был на Урале, кончал ремесленное. Потом стал работать на Кировском заводе и учиться в заочном.

Старик вздохнул.

— Кузню-то и хуторские дома фашист пожёг, следа не осталось; теперь на том месте военный городок, сапёрные части стоят.

— Ходил уж, видел, — сказал Пётр Павлович и посмотрел на солнце. — Давай, Витя, приниматься, чтобы засветло кончить. Тащи керосин, вымой масляный насос.

Настя завернула в полотенце пустую кринку.

— Ну, нам пора. Счастливо поработать.

Пётр Павлович хотел, видно, поблагодарить её, но вдруг так сильно закашлялся, что Настя даже покачала головой.

Я остановил Любу у плетня:

— Мы к вечеру кончим ремонт. Приходи, покатаю.

— Катальщик! Ты ездить сперва научись. Ещё в канаву завезёшь! — Она засмеялась и бросилась догонять Настю.

Уже темнело, когда я отвёз Петра Павловича к дому Мироновых. Дом этот — на самом берегу речки. Он поставлен после войны, и брёвна ещё немного пахнут смолой. В саду, между грушами и яблонями — маленькая летняя постройка с широким, низким крыльцом, специально для дачников.

У калитки с двумя кошёлками в руках стояла сама Мирониха. Она посмотрела на Петра Павловича и взмахнула кошёлками.

— Где это вы замазались так? Ах ты господи! — и крикнула куда-то в сад: — Верка, согрей воды Петру Павловичу помыться!

Пётр Павлович слегка поморщился:

— Спасибо. Зачем такое беспокойство, я и у колодца помоюсь. — Он открыл калитку. — Ты, Витя, как поставишь машину, приходи, поужинаем вместе.

Он ушёл, а Мирониха забралась без спросу в мою кабину.

— Мимо сельмага поедешь, там слезу.

— Да ведь он закрыт уже, наверное, тётя Анфиса.