Женитьба Лоти

Зала представляла собою грустное зрелище: беспорядок в большом опустевшем помещении с огарками догорающих свечей в канделябрах, залитых восковыми слезами…

Грузная королева с трудом поднялась, путаясь в складках бархатного малинового платья. В дверях она увидела робко ожидающую Рараху, все поняла и жестом пригласила войта.

Потупив глаза, девушка приблизилась к Помаре. В этой пустой бальной зале в белом муслиновом одеянии, с распущенными шелковыми волосами, украшенными венком из белоснежных гардений, и огромными от слез глазами, Рараху походила на ангела небесного.

– Я понимаю, Лоти, ты хочешь попросить меня, чтобы я присмотрела за ней, – приветливо обратилась ко мне королева. – Но вряд ли она этого захочет…

– Ваше величество, – ответил я, – завтра она уедет в Папеурири, там ее приютит замужняя подруга. Прошу, ваше величество, и там не оставлять ее своим попечением. В Папеэте она больше не появится.

– А! – гаркнула царственная старуха хриплым басом. Она не на шутку удивилась и разволновалась. – Правильно, детка, правильно! В Папеэте ты пропадешь! – по-матерински одобрила она Рараху.

Помаре соединила наши руки, ее строгие глаза потеплели и наполнились слезами.

– Ну что ж, детка, – ласково продолжила она, – поезжай не откладывая. Собраться тебе недолго. Хочешь, поезжай сегодня, после восхода солнца, часов в семь. Моя невестка Моэ едет в Атамаоно, а оттуда на остров Раиатеа, в свои владения. В Мараа переночуете, а наутро ты сойдешь в Папеурири, это по дороге.

Рараху заулыбалась сквозь слезы: ей было лестно, что она поедет вместе с юной принцессой.

Рараху и Моэ были на удивление похожи: обе несчастны и надломлены, с общим характером, общими повадками и очарованием одного вида…

Рараху пообещала быстро собраться. Да и какой у нее особенный багаж: так, несколько муслиновых платьев да старый верный кот…

Мы от всего сердца благодарили старую королеву, принявшую сердечное участие в нашей судьбе. Принцесса Ариитеа в бальном платье вернулась в залу и проводила нас до садовой калитки; она нежно, по-сестрински, утешала Рараху…

В последний раз мы вместе вышли к океану…

XXXV

Было еще совсем темно.

На берегу там и сям стояли группки людей: фрейлины в вечерних туалетах вышли вслед за офицерами «Рендира». Со стороны это больше походило на праздник, чем на проводы. Вот только слышались девичьи всхлипы. В последний раз поцеловал я свою любимую подружку.

Одновременно с «Рендиром» экипаж увозил из Папеэте Рараху и принцессу Моэ. Через завесу листвы, через просветы между пальмовыми стволами Рараху еще долго могла видеть удаляющийся в синеющую даль наш фрегат.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Aye! aye! а мунаихо те тиаре ити тароне менахенехе!

Aye! aye! и теинеи ра, на махеахеа!

Ай! ай! как красив был цветок арума!

Ай! ай! а теперь он увял!

Рараху.

I

Несколько дней спустя «Рендир», следуя через Тихий океан, оставил утесы Рапы,[95] самые южные острова Полинезии. Затем и эта земля, населенная полинезийцами, скрылась за горизонтом – мы покинули Океанию.

Зайдя в Чили, мы вышли из Тихого океана через Магелланов пролив и направились в Европу через Ла-Плату, Бразилию и Азорские острова.

II

Унылое мартовское утро… Брезжит смутный рассвет ненастного дня… Я стою у дверей родного дома в Брайтбери. Меня еще не ждут.

Я упал в материнские объятия – мать вся трепетала от нечаянной радости. Так же встретили меня все родственники.

Но первые радостные мгновенья быстро сменились тоской; щемящее чувство примешивалось к сладости возвращения. Прошли годы вдали от родины. Глядишь на дорогие лица, и сердце сжимается: все постарели, полиняли будто. И счастлив тот, кто, возвратившись, не находит опустевшего места у очага.

Тоскливо зимнее утро в наших северных краях, особенно если в памяти твоей солнечные тропики. Тоску наводит бледный свет, хмурое низкое небо, старые безлиственные деревья, влажные замшелые стволы, плети хмеля на серых камнях…

И все же как хорошо дома! Как приятно увидать всех родных; старых слуг, которые заботились о тебе с раннего детства; приятно воскрешать милые, почти позабытые обычаи, славные зимние вечера… А каким дивным сном кажется Океания, когда сидишь у камелька!

Когда я стучался в дверь своего дома в Брайтбери, за моей спиной громоздились бесчисленные чемоданы, тюки, огромные сундуки.

Вот ты приехал – и забавляешься, разбирая багаж. На свет извлечено первобытное оружие, таитянские божки, головные уборы полинезийских вождей… И так фантастично выглядит все это под английским небом, в моем старом доме! Особенно я волновался, доставая из сундуков сухие травы и увядшие венки, – они дышали ароматом дальних странствий, наполняли комнату волшебными запахами Океании…

III

Несколько дней спустя почта принесла мне письмо с американскими марками, доставленное по Трансамериканской магистрали. Конверт был надписан рукой моего приятеля из Папеэте Джорджа Т., он же по-таитянски – Татехау.