Женитьба Лоти

Теперь она понимала, что мне невозможно остаться с нею; этот старый романтический план отброшен, как детские иллюзии. Дни нашей совместной жизни сочтены. Правда, я говорил, что, возможно, вернусь, но ни она, ни я в это не верили. Как жила моя девочка без меня, я не знал, да и не хотел знать. С меня было довольно, что ее никто не видел с другими белыми. Так или иначе, я по-прежнему для нее был вознесен на недосягаемый пьедестал, и никто другой не мог занять мое место. Разлука ничего не переменила; при моем возвращении она была бесконечно ласкова со мной, как может быть ласкова без памяти влюбленная шестнадцатилетняя девочка. И в то же время от меня не укрылось то, что чем ближе наша разлука, тем больше Рараху от меня отдаляется. Она улыбалась прежней нежной улыбкой, но я видел, что сердце ее переполняют тоска, горечь, обида, негодование, даже раздражение, и прочие необузданные чувства дикарского ребенка.

Но, Боже правый, как я любил ее!

Как горько было оставлять ее, оставлять на погибель!..

– Девочка моя милая, – твердил я, – любимая, будь умницей, когда я уеду! Бог даст, я еще вернусь. Ты же веришь в Бога – молись, хотя бы молись – и мы встретимся на небесах.

На коленях я заклинал дорогую мою подружку:

– Уезжай и ты, уезжай из Папеэте! Поезжай к Тиауи в дальнюю деревню, где нет белых. Выходи замуж за соплеменника, у тебя будет семья, как у христианки, детишки… Никому не отдавай их и будешь счастлива. А не то пропадешь…

Но при этом на губах ее появлялась загадочная улыбочка, она опускала глаза и молчала. И мне становилось ясно, стоит мне покинуть ее, она превратится в самую распутную потаскуху Папеэте.

Боже, как горько, что на все мои страстные мольбы отвечает она этой ненавистной улыбочкой, немой и равнодушной, таящей скорбь, обиду, насмешку!..

Какая мука может сравниться с этой: любить и видеть, что тебя не слышат; что сердце любимой не раскрывается тебе навстречу; что недоступная, дикая сторона характера твоей возлюбленной забирает над нею власть!..

А ты безоглядно любишь эту душу, которая прячется от тебя. А смерть близка. Скоро она овладеет этим возлюбленным телом, ставшим плотью от плоти твоей. Смерть без воскрешения, без надежды на загробную жизнь, – ведь она умрет, не веруя больше в источник спасения…

Будь эта душа дурной, пропащей, ты бы оставил ее как нечистую. Но ведь она страдает, ты знаешь, какой она бывает нежной, любящей, чистой! Словно покров тьмы окутал ее – еще живую сжимает в ледяных объятьях лютая смерть. Быть может, еще не поздно ее спасти – но ты должен уехать, навсегда покинуть ее! И время проходит… И ты бессилен…

Ты исходишь в порывах любви и слез, стремишься в последний раз насладиться всем тем, что навеки отнимается у тебя, – вырвать что еще можно, упиться хмелем восторга и лихорадочных ласк…

XXVII

Мы с Рараху, взявшись за руки, шли по дороге в Апире. До отплытия оставалось два дня.

Стояла душная предгрозовая жара. Сильно благоухали спелые гуаявы; листва на деревьях поникла… Неподвижные верхушки молодых золотистых пальм выделялись на свинцовом небе. Из туч высовывались рога и клыки утеса Фатауа; нагретые базальтовые скалы нависали над головами, подавляя мысли и чувства.

На краю дороги сидели две женщины, вроде бы поджидая нас. При нашем появлении они встали и двинулись навстречу.

Одна из них, старая и сгорбленная, вела за руку молодую красавицу. Это были Хапото с Таимахой.

– Лоти, – смиренно сказала старуха, – прости Таимахе…

Таимаха улыбалась неопределенной своей улыбкой, опустив глаза, словно ребенок, уличенный в проступке, но не сознающий своей вины и не понимающий, что, собственно, он сделал плохого.

– Лоти, – по-английски попросила Рараху, – проста ей, Лоти!

В знак прощения я пожал протянутую руку Таимахи. Не нам, рожденным на другом конце планеты, понять – не то чтобы судить – этих туземцев, столь непохожих на нас. В глубине души эти люди дики и загадочны, но нельзя не признать: столько в них бывает любовного очарования, столько изысканной чувственности…

Таимаха принесла мне бесценную вещь – память о прошлом – парео Руери, которое у меня же и выпросила.

Она выстирала его и тщательно заштопала. Что ни говори, бывшая возлюбленная Руери искренно волновалась, отдавая мне драгоценный сувенир, чтобы я отвез его обратно в Брайтбери. В глазах ее стояли слезы.

XXVIII

При прощальном визите во дворец я попросил королеву Помаре позаботиться о Рараху.

– А все-таки, Лоти, что вы намереваетесь делать? – строго спросила Помаре.

– Я вернусь, – смущенно промямлил я.

– А, Лоти! Твой брат тоже обещал вернуться. Все вы так говорите! – возразила она, будто припоминая что-то личное. – Все вы так говорите, покидая нашу страну. Земля ваша Британская (те фенуа Пиританиа) слишком далеко от Полинезии. Много вас уезжало, да мало воротилось…

Она приласкала внучку.

– Поцелуй ее. Больше ты ее никогда не увидишь! – почта приказала она.

XXIX