"Женевский" счет

Николай Дмитриевич Авксентьев возглавил в Париже русскую эмигрантскую масонскую ложу «Северная Звезда». С полным правом стояли перед его именем шесть точек ромбом, ибо носил он звание даже не магистра, а пророка масонской ложи. Надо полагать, не совсем приятна была для пророка Николая Дмитриевича пятиконечная звезда (пентрама) — основной отличительный символ масонства. Советы ненавидел свежо, молодо до последнего мгновения жизни, а умер в 1943 г., 65 лет, отнюдь не дряхлым старцем.

Вот запись Будберга (8 мая 1919 г.):

«Утром прибыли в Екатеринбург; на вокзале встречены командующим Сибирской армией генералом Гайдой; почетный караул от ударного имени Гайды полка с его вензелями на погонах, бессмертными нашивками и прочей бутафорией; тут же стоял конвой Гайды в форме прежнего императорского конвоя.

Все это очень печальные признаки фронтового атаманства, противно видеть все эти бессмертные бутафории, достаточно опозоренные в последние дни агонии старой русской армии; еще противнее вместо старых заслуженных вензелей видеть на плечах русских офицеров и солдат вензеля какого-то чешского авантюриста, быть может, и храброго, но все же ничем не заслужившего чести командовать русскими войсками.

Сам Гайда, ныне уже колчаковский генерал-лейтенант, с двумя «Георгиями», здоровый жеребец очень вульгарного типа, по нашей дряблости и привычке повиноваться иноземцам влезший на наши плечи; держится очень важно, плохо говорит по-русски. Мне — не из зависти, а как русскому человеку — бесконечно больно видеть, что новая русская военная сила подчинена случайному выкидышу революционного омута, вылетевшему из австрийских фельдшеров в русские герои и военачальники. Говорят, он храбр, но я уверен, что в рядах армии есть сотни наших офицеров, еще более храбрых; говорят, что он принес много пользы при выступлении чехов, но ведь это он делал для себя, а не для нас; вознаградите его по заслугам и пусть грядет с миром по своему чешскому пути; что он нам, что мы ему, он показывает это достаточно своим исключительно чешским антуражем, тем чешским флагом, который развевается у него на автомобиле, теми симпатиями, которые он во всем проявляет к чехам, всячески их поддерживая. Не могу дознаться, кто подтолкнул Омск на такое назначение, которое обидно, бесцельно…»

Через два месяца барон добавит к этой характеристике своего рода запись-предостережение:

«Знающие Гайду говорят, что он не простит адмиралу своей отставки и что адмирал делает большую ошибку, разрешив ему ехать через всю Сибирь вольным человеком (и Гайда оправдает эти опасения попыткой мятежа во Владивостоке. — Ю. В.)».

Эсерами попроще за несколько недель набили губернскую тюрьму, и никому в голову не пришло отправлять их за границу вслед за партийным начальством. Среди арестованных оказался и Флор Федорович Федорóвич.

Казни полыхнули 22 и 23 декабря без ведома адмирала — ну накипело у господ офицеров! Режут большевики по всем губерниям бывших имущих мужского и женского пола и вообще несогласных — и никому нет пощады, одна кровь, горе и вообще экспроприация! И эти… Черновцы, как и большевики, тоже ведь социалисты, мать их разберет! И письма им рассылают с приказом бить офицеров при каждом удобном случае!..

— Залпом, братцы! Пли!.. Мать их, меньше будет заразы! Давай новых, унтер-офицер! А ну, рыла бодрее, господа социалисты! Кто православные, крестись!.. Залпом, ребятки… пли!.. Parfaitement agi![153] А ну, добить того… с бородой, мать их всех с Лениным, Троцким и Черновым! Что, дядя, не вкусно?!

И не было тем молодцам разницы — ну на просвет все одинаковы: и Ленин, и Троцкий, и Чернов!

— Просто светлейшее зрелище. Заводи их правым плечом, братки! Да на кой ляд стрелять? В штыки! Да христопродавцы они!..

Не ведал Правитель того Федорóвича и не интересовался, а напрасно, ох, как зряшно! Потому что уцелел этот Флор Федорóвич — просто забыли взять из камеры, ну запамятовали, дело-то горячее, а главное — до зарезу нужное! А ведь член ЦК партии социалистов-революционеров, свой у самого Чернова! Такого только и ковырнуть штыком, ан нет, уберег свои мяса, дождался законности, был освобожден и утек в Иркутск, где ровно через год — 24 декабря — чудом избежал нового ареста и такого неприятного свидания, как голышом на ледяной корме «Ангары» с пьяно-озорным казаком Луканом…

Нет, по справедливости должен был Флор Федорóвич стать православным святым — ну изводить себя постами и молитвами!

— …Эх, сюда бы еще и Керенского — эту коровью задницу! В распыл бы этот интернационал — и жить России по-человечески!..

Съезд членов Учредительного собрания, осевший в Екатеринбурге, оказался не в состоянии противодействовать перевороту в Омске. 20 ноября он был разгромлен офицерским отрядом. Были убитые.

Чернова, Вольского и др. арестовали и отправили в Уфу, где на арестованных был совершен новый налет…

Не все эсеры легли под пулями и штыками в те смутные для них дни. Кое-кому удалось скрыться или привычно нырнуть в подполье, дабы после сгинуть в тюрьмах при Ленине и Сталине. Там уже освоили свой, «женевский» счет на жизни…