"Женевский" счет

Распутин проник в царскую семью через дядю царя — «длинного Николашу» (великого князя Николая Николаевича).

Николай Второй не умел спорить, поэтому делал вид, будто соглашается, а после поступал по-своему. Это раздражало многих сановников и министров и порождало легенды о легкомыслии, ветрености и ненадежности царя.

У последнего самодержца не было личного секретаря, у него был камердинер, которому он доверял и некоторые секретарские обязанности (по мелочам), а так все делал сам. У Александры Федоровны обязанности личного секретаря исполнял Ростовцев — внук того Ростовцева, который предал декабристов и после верно служил царю Николаю Павловичу.

Сразу встав с постели, Николай Второй имел обыкновение накидывать халат. Одевался без помощи слуг. В быту был прост, с прислугой обращался как с близкими людьми, каждого звал по имени-отчеству. Обыкновенно не говорил ни по-французски, ни по-немецки, хотя владел этими языками безукоризненно. Так, иногда бросит две-три французские фразы. По-немецки же — ни звука, и не только он, но и вся семья. Этим они как бы отгораживались от своего германского происхождения, давали понять, что это происхождение ничего не значит, а они русские и служат только России.

В обращении последний русский самодержец был прост, без церемоний, хотя и не выносил даже намека на фамильярность. При неловкостях мучительно краснел. Его отличали хорошие манеры, врожденная непринужденность. Он располагал к себе. Говорил низким басом — это от отца, огромного Александра Александровича. Обожал охоту, знал толк в лошадях, в ссылке прочел многое из русской классики. Ценил шутку и умел смеяться. А как увлекался фотографией!

За трапезой не были приняты разговоры о делах, это почиталось нарушением этикета, дурным тоном. Еда — это отдых, радость, смех. Командиры царскосельских частей по воскресеньям приглашались к высочайшему завтраку во дворец. Царь любил русскую одежду и часто ходил в простых рубашках, подпоясанных ремешком или шнуром. Любил слушать русские песни. Знал их.

По сторонним наблюдениям, Александра Федоровна оказывала больше влияния на мужа-императора, чем он на нее. В ряде случаев это имело роковые последствия.

Когда Николай Второй покидал столицу, Александра Федоровна стремилась регентствовать.

«Союз русского народа», как и другие монархические организации, имел сношения непосредственно с царем, минуя министра внутренних дел, что было совершенно необычно.

Николая Второго отличала феноменальная, в отдельных проявлениях просто нечеловеческая память. В быту был скромен, любил простую одежду, даже с заплатами (это тоже от отца, царя Александра Третьего). Был отзывчив на добро и ласков, по характеру — спокойный, уравновешенный, ни разу никто не слышал, чтобы он повысил голос. А вот сразу после отречения был долго «очень печален» — так показал на допросах бывший дворцовый комендант Воейков.

Вот самодержавный символ веры Николая Второго:

— монархия — единственная форма правления, органически соответствующая традициям и духу России;

— без царя нет и не будет настоящей России; те, кто против монархии, — против России;

— русский народ по природе своей монархичен и другую власть не примет;

— монархия — залог целостности и процветания России, залог сохранения ее национального характера, то есть веры, культуры, обычаев и достижений предков…

«…Нас привело сюда одно чувство — любовь к Отечеству и сознание долга перед Вами…» Это говорит князь С. Н. Трубецкой — виднейший представитель интеллигенции, говорит перед лицом царя. Да, крамола не страшна, она преодолима — опасен разлад. Из чего однозначно следует, что интеллигенция ее, эту крамолу, не поддерживает и ее отметает. Интеллигенцию тревожит, чтобы общий разлад не привел к расколу общества с последующим кризисом всего Российского государства. Ничто другое не занимает российскую интеллигенцию. Это говорит блестящий профессор первого на Руси университета.

Водилась партийная и околопартийная публика, мутила воду, стреляла, агитировала. Но интеллигенция, которая понимала свой государственный долг, чтила российскую государственность, поклонялась родной культуре, сознавала ответственность перед народом, чувства которого «с разных сторон эксплуатируются… ненависть, неумолимая и жестокая, накопившаяся веками обид и утеснений, обостряется…», — эта интеллигенция заявляет династии о своей глубокой верности, но обращает внимание на разлад в людях, который может привести к взрыву.

Государь не принял во внимание предостережения князя. Он не принял ни одного из множеств предостережений, хотя некоторые оказались воистину пророческими, мудрыми и пророческими.

И грянули выстрелы в стенах дома подрядчика Ипатьева, пополз по комнате едкий пороховой дым, и кисло, душно запахло кровью…