Жена напрокат

— Значит, будешь первой. Острый аппендицит — опасность для жизни. Требует неотложного медицинского вмешательства, поскольку связан с риском развития перитонита. Проще говоря, если он лопнет и я не успею доставить тебя в больницу, то в твоём животе разольётся гной. Моя невеста... — Жмёт локтем на кнопку домофона, затем снова толкает дверь ногой. — Не должна умереть молодой и красивой.

— Кстати. Нам нужна помолвка. Официальная и громкая, с конями, цыганами и салютами. Можно на яхте, в частном самолете или ресторане «Седьмое небо» на Останкинской телебашне. Вы же из светского общества, Герман Игоревич. Надо всех позвать, злить наигранным счастьем и подпевать вживую Киркорову.

Мы уже на улице. Вдалеке слышна сирена.Всё плывет перед глазами.

— Надо — значит, надо. Только не теряй сознание.

— А почему вы не послали за мной Дмитрия? — говорю с трудом, сил совсем нет.

— Согласен, не барское это дело — таскать подчинённых.

Белозерский всё ещё держит меня на руках, расхаживая по кругу.

— Да что они там, застряли в начале дома? Сказал же — аппендицит! С этим не шутят!

С трудом поворачиваю голову и сквозь дымку усиливающейся боли вижу чёрное небо, силуэты тёмных домов, деревьев и два ярко-жёлтых пятна фар.

— А вдруг не аппендикс? Не то что-нибудь вырежут, — чуть шевелю пересохшими губами. — Надо всё же звякнуть Сабине! Она-то точно во всём разбирается. Особенно в медицине.

Кривлюсь от боли, продолжая над ним стебаться. Если я сегодня отброшу коньки, надеюсь, что тритон хотя бы поймет: нудить по жене брата — занятие крайне мерзкое.

Глава 28

Очнувшись от наркоза, чувствую тошноту, саднящую боль в горле, а ещё ноющую ломоту в мышцах, странный зуд в ногах и озноб во всём теле. Всё не так четко, сознание спутанное. Помню, как меня таскали по коридорам, светили лампой в лицо, избавили от боли, делали УЗИ, говорили об аппендиците, а потом надели на лицо маску, и всё пропало. Как будто ничего и не было. Дальше я просто проснулась в этой палате.

Выходит, тритон и вправду спас мне жизнь. На мою затуманенную лекарствами голову тут же нападает романтический флёр. Он нёс меня на руках, он волновался, он торопился и подгонял врачей, он не давал мне терять сознание и даже держал за руку в карете скорой помощи. Не побрезговал, поехал со мной. Почему-то вспомнились его красивые глаза и шершавый подбородок. Он у него квадратный, мужественный. Мне нравилось разглядывать его, скрючиваясь от боли и впиваясь ногтями в его руки. Это было та-ак романтично.

Другой бы босс плюнул, а мой — нет. Понимает, насколько ценными бывают опытные сотрудники, вот где он сейчас другую секретаршу найдёт?

Начинаю осматривать себя, приподнимаю руки с воткнутыми в вены катетерами. Слабость просто невыносимая, даже пальцы словно бы не мои, а железные, как у дровосека, и, чтобы поднять руки, нужно приложить немалые усилия. И шевелить ими очень-очень тяжело. Судя по количеству устройств и датчиков, я в реанимации и ко мне подключены аппараты интенсивной терапии.

Оглядываю просторное светлое помещение и, когда в фокус попадает фигура босса, сидящего в кресле у кровати и работающего за макбуком, вздрагиваю, едва не выдернув провода из рук.

— Тритон Игоревич, что вы здесь делаете?

Упс! Вот это я дала жару! Это было бы смешно, если бы не было так печально. А всему виной наркоз, он задурил мне голову.

— Присматриваю за тобой. Так, стоп, что?! Тритон?! — его брови ползут вверх, начиная жить своей собственной жизнью.

Да ладно, неужели он не знал, что все сотрудники зовут его тритоном? Никогда в это не поверю. Но понимаю, что конкретно так облажалась.

— А вы знали в чём польза тритонов? В том, что они едят личинок комаров, а ещё гусениц — вредителей сада и огорода. А вред, — откашлявшись, облизав пересохшие губы, едва собрав силы, — вообще, совершенно незначительный, можно сказать, просто малюсенький: тритоны жрут икру и мальков промысловых рыб. Но…

Ух, как я устала, пока родила эту речь. Герман откладывает макбук и, скрестив руки на груди, улыбается.

— Анют, ты хоть знаешь, какие рыбы называются промысловыми?

Иногда он бывает даже милым, вот как сейчас, например. Тогда моё сердце бьётся быстрее, и я забываю, что он тиран-самодур. Башка немного кружится, и я, утомившись после операции, больше не могу держать голову, повернутой к нему, снова ложусь прямо.

— Ну промысловые — это сельдь, морской окунь, сайра, сардина, камбала, скумбрия, ставрида, тунец, шпроты…

Он начинает хохотать. Вот таким он мне нравится. Привлекательный, умный, сильный мужчина.

— Так и знал, что ты не забудешь о шпротах. Как твоё самочувствие?

Мне приятно, что он интересуется.

— По крайней мере перестал болеть живот. И это неземное счастье.

— Ты всех напугала. Звонили мама, Гавриил и, — откашлявшись в кулак, — Сабина.

Прикрываю веки. Он всё испортил. Он спас меня, но любит Сабину, и мне, как фиктивной невесте, это жутко неприятно. Фиг его знает почему.

— Ну ещё бы, она наверняка надеялась, что я почила в страшных муках и наша с вами свадьба не состоится.

В реанимации повисает пауза.