Жена моего брата

Моя жизнь устроена максимально просто. Как черновик. Пока все силы вложены в компанию, а в личной жизни довольствуюсь простым и малым, но мечтаю о большом и полноценном.

Дописался на черновик, Черкасов? Ага, так что чистовик испачкал.

Паркуюсь возле маленького, но выстроенного в стиле средневекового замка домика Ивана Михайловича. Не самый престижный район. Но пока еще спокойный.

Ворота — стальной частокол. Я вижу парадный вход в дом. Нажимаю на звонок.

Открывает мне охранник. Свет ярких фонарей освещает всё по периметру.

— Этим входом не пользуются, — тормозит он мою попытку подняться на крыльцо. — Пройдёмте.

Мы обходим дом.

— Тиша, слезай! — стоит спиной ко мне у высокого ранета Злата, уперев руки в бока.

— Злата Романовна, к Вам гости.

Разворачивается.

— Что случилось? — смотрю наверх.

— Аа… да, ничего, — поправляет немного растрепавшиеся волосы.

На ветке, прислонившись спиной к стволу сидит Тихон. Метра три высота…

— Тихон, привет.

— Здравствуйте.

— Проходите в дом, — отворачиваясь от Тихона, показывает мне на вход чуть поскромнее, чем парадный.

В спину ей тут же прилетает ранеткой. Слышу глухой шлепок и вижу, как вздрагивает. Глаза мстительно вспыхивают, веки тяжелеют, но делает вид, что ничего не было.

Разворачиваюсь, чтобы зайти в дом и в отражении затенённого стекла окна вижу, как она поднимает пару ранеток и отточенным движением швыряет обратно в Тихона.

— Ай!

Хруст веток.

Ну, дети! — прячу улыбку.

И меня и самого расслабляет, снимая с плеч лет пятнадцать. Проблемы, заботы будто отъезжают немного подальше. Когда-то и я по деревьям в нашем саду лазил.

— Проходите, — опережая, Злата поспешно открывает мне дверь.

— Поссорились?

— Нет, с чего Вы взяли?

— Да так… — ухмыляюсь я.

Живая девушка. Сто лет в моей жизни не было живых девушек. Всё как-то по сценарию в последнее время. Только лица меняются.

Хочется погладить ее по спине. Там вырез, открывающий лопатки. И между ними красный след от ранетки. Но держится она как принцесска, изящно и не подавая виду, что больно, гордо выпрямив плечи и задрав подбородок.

Отдаю ей в руки букет.

— Спасибо за приглашение.

— Сюда, — уводит она меня в столовую.

— Сама готовила? — наблюдаю как накрывает для нас стол.

Между широким поясом свободных брюк и в цвет им свободным топом — узкая полоска плоского загорелого живота. Топ асимметрично съезжает с одного плеча.

Шея очень красивая… я целовал уже эту шею…

Тяжело сглатываю.

Бестелесный, ты, Черкасов! Напоминаю себе. В глаза смотри!

— Сама, — скромно.

Круто. Женщины в моей семье никогда не готовили сами. У нас всегда был повар.

Ставит чашку передо мной.

— Ничего что я по-простому без сервировки? — смотрит мне в глаза.

Коротко улыбаюсь. Да мне вообще все равно. Рядом со мной побудь…

— Тихон не присоединится?

— Он поел уже.

В голосе сквозит недовольство.

— Пахнет вкусно… — вдыхаю я запах блюда.

В глубокой глиняной чашке с резными боками, белая маслянистая жидкость с оранжевыми разводами и шариками.

— А что это? На икру красную похоже.

— Лосось в сливках с икрой. Мама раньше всегда готовила. Когда гости приезжали. И я теперь для гостей готовлю.

— Ух ты. Ммм… — тут же выдаю я стон удовольствия, пробуя первую ложку.

Злата передаёт мне черный хлеб, зелень…

Молча едим, встречаясь взглядами.

Она немного расслабляется.

Мне так кайфово, словно в эти сливки было намешано пару ложек дури. Точно ведьма…

— Может вина белого? — словно опомнившись.

— Я за рулём. Спасибо. Лучше чай.

Говорим о каких-то незначительных вещах.

Любуюсь тем, как она двигается, говорит, ест, изредка улыбается.

Моя эйфория и расслабленность мгновенно исчезает, когда она начинает убирать со стола.

Напряжённо смотрю на то, как касается моей ложки, вилки…

Отвратительное ощущение липкого неконтролируемого страха, смешанного с отвращением к себе.

Не сходи с ума, Черкасов. Но ничего не могу поделать, ощущаю себя грязным. И ещё — лжецом, что пришёл в её дом и не ставлю её в известность, не даю ей выбора — не контактировать со мной. Ещё и замуж уговариваю…

На открытом окне в пепельнице наполовину истлевшая и потушенная сигарета. Рядом пачка.

Залипаю на ней взглядом.

— Вы вдвоём здесь живете?

— Охрана ещё…

— Прямо в доме?

— Нет, во флигеле у ворот.

— Ты куришь? — ревность глушит короткой вспышкой. Я уверен, что она не курит!

Да и сигареты крепкие, мужские. Оборачивается, ловят взглядом пепельницу.

— Это деда пачка, — вздыхает она.

Иван Михайлович из больницы не отлучался.

— Кто приобщился? — дёргаю бровью.

— Тиша… — расстроенно. — Совсем слушаться перестал.

Оо…

Отпускает немного.

— Возраст такой, — пожимаю плечами. — Не переживай. В тринадцать все бунтуют.

Складывает с посудомойку приборы.

— Хочешь, я поговорю с ним насчёт сигарет.

— Наверное, пока не стоит. Ему и так сложно принять наше ближайшее будущее. А если Вы ещё начнёте его воспитывать…

— А тебе? Сложно?

— И мне.

Так. А вот сейчас время договариваться, Черкасов.

— А если для тебя ничего не изменится после брака? Так будет проще принять?

— Как это? — разворачивается.