Жемчуг богов

Савел провалился в туман по грудь, а потом и совсем исчез, но шаги его не смолкли, они продолжали шаркать где-то внизу. Кстати, а где Тика со знаменем? Тика — шут с ним, а вот знамя жалко. Трудно жить, не имея впереди другого ориентира, кроме Яйца, которое вот-вот треснет. А может быть, сначала появился Ватаху, а потом уже Яйцо? Это многое объясняет и наполняет смыслом движение вперед — и Красный Беркут где-то есть, и Яйцо путь освещает. Но и в этом случае нет полной ясности: если Беркут уже есть, зачем тогда Яйцо…

Спокойно, Зеро… Главное, не забывать, что все это — бред, галлюцинация, перекресток пути колдуна и пути воина. Алый туман под ногами — это всего лишь язык Беркута, дорога, которая ведет в бездну его клюва, уже давно поглотившего все вопросы и все ответы. Они, четверо бледнолицых — что-то вроде рвотного для утробы священной птицы. Они войдут в эти бездонные недра, и оттуда исторгнется ответ, которого ждут. Колдун, который сидит сейчас по правую руку от Мартина, все поймет и скажет, что делать, как усмирить обезумевших духов Каркуситантхи и заставить пещеру забрать Посланца обратно. Чушь какая! Может, помолиться Единому-Всемогущему. Нет, от души не получится, а без души смысла нет — не поможет. Вот и старушки не стало, чтоб ее… Нет, вот она, совсем прозрачная, как будто из стекла. Любопытно было бы узнать, а если по ней стукнуть, она разобьется? А ну-ка! В Лолу стремительно полетел скомканный носовой платок, но доктор мастерски поймала его зубами, проглотила и исчезла совсем, мерзко ухмыльнувшись на прощание. Ноги потеряли зыбкую опору, и Зеро полетел вниз, туда, где возле небольшой речушки горел костер, и над ним дымился котелок. Уха. Запах, не то чтобы забытый, а просто не было повода вспомнить. Куда делись все эти годы? Может быть, Красный Беркут сожрал?

У костра сидел он сам, тот, который был лет двадцать назад, и прочие «Лесные Братья», причем половина из них — сестры. Давняя поездка в северный Хэлс, в заповедную зону… Квота на посещение — десять тысяч в год, не более пяти дней каждому, стоимость путевки 5 000 фунтов, но те, кто помогает строить кормушки для лосей — вне лимита и бесплатно. Вот уха сварится, можно будет притушить костер, закопать картошечку в раскаленные угли, и начнется самое интересное, то самое, для чего все это затевалось…

— Здесь совсем не то, что там. — Малыш Брокки указывает рукой в ту сторону, где расположен далекий мегаполис. — И даже совсем не то, что на восточном побережье. В Бонди-Хоме люди вкалывают, в Новой Александрии — развлекаются, и только здесь… Только здесь остались немногие, которые живут.

Через несколько лет он там и поселился. Выдержал конкурс — триста двадцать претендентов на одну вакансию, и с тех пор ни ногой оттуда. Сейчас, наверное, уже старший смотритель…

— Когда белка прыгает с ветки мне на плечо и начинает тыкаться мордочкой прямо в ухо, как будто хочет поделиться со мной своими тайнами, я начинаю больше ценить себя. Если зверек мне доверяет, значит, я не совсем уж плохая… — Это Лина, умница-красавица. Ее не станет года через два — выбросилась из окна, наглотавшись галлюцигенов.

— У каждого из нас есть предназначение. Только выполнив его, человек может умереть счастливым. — А это говорит он сам, Зеро Валлахо. Нет, не он, а тот, кем он был лет двадцать назад. Точнее, тот, кем он был лет двадцать назад в северном Хэлсе. Здравствуй, мальчик. Здравствуй и прощай!

Тощий колдун смотрел в упор на его зрачок, оттянув веко костлявыми длинными пальцами. Заметив, что бледнолицый реагирует на внешние раздражители, он что-то буркнул вождю-шаману-императору, который, поджав под себя ноги, сидел на каменном постаментике, словно памятник самому себе. Зеро чувствовал спиной сквозь мокрую от пота рубаху шероховатости каменного столба, а еще — что его запястья связаны там, за этим самым столбом. Руки и ноги затекли. Стоило пошевелиться, как в них вонзались тысячи крохотных иголок, но хуже всего было странное чувство неудовлетворенности — не голод, не жажда, не то ощущение досады, когда не получаешь то, на что рассчитываешь, не сожаление о напрасно потерянном времени — хуже, гораздо хуже… Пустота. Бесконечная вереница дней, полных событий и людей, крохотных радостей и мелких неприятностей, скоротечных надежд и мелких разочарований, ничего не значащих слов и якобы многозначительного молчания — пустота, холодная и ребристая, как тот камень за спиной.

Зеро заставил себя оглядеться, желая найти зацепку, точку опоры, чтобы выкарабкаться из той беспросветности, в которую проклятые колдуны погрузили его сознание. И Тика, и Савел, и даже эта старуха, которая наверняка пьет на завтрак кровь юных девственниц (иначе, откуда в ее возрасте такая осанка, столько бодрости и зубов) — все были в том же положении, что и он сам. А может быть (даже, скорее всего), в таком же состоянии. Нет, на них смотреть тоже не хотелось…

— Красный Беркут дал нам знак! — Вождь, казалось, обращается вовсе не к ним, а к холодным камням за их спинами. — Вам надлежит исполнить его волю.