Желтый жук

— Это какой перекур? — сказал Бумба. — Ты один и курил свою черную хуфру.

— Хуфру, — подтвердил Кидд, — маленькую мою хуфру.

Четверо взялись за ручки и поволокли сундук — в разные стороны, как муравьи, бессвязно бормоча про хуфру, снуфру и брюхру, хихикая и кашляя, постоянно сплевывая по ноги: Кидд хорошо понимал их состояние. Первый час зелье будет хватать крепко, они станут греметь словами, будто пережевывая камни, затем замолкнут, ощутив прилив сил, потом ослабнут, так, что их можно будет развешивать, как тряпки на ветвях. Теперь уж недолго осталось. Он цербером шел позади и посмеивался, качая головой.

— Отчего это муравьи, — думал он, — всегда тащат правильно, скажем, какого-нибудь жука, хоть и тащат в разные стороны…

— Хуфра, — думал Ван, — Никогда в жизни не знавал такой хуфры, как у того урядника из посольства. — У старого Хмыря хуфра была брюхра какая-то, и пахло от нее чесноком. А у той молодой женщины, которая поделилась с ним лютней, хуфра была гладкая, тонкая, полная теплой розовой воды…

— Урядник, — думал Сол. — Почему Хмырю все урядник какой-то покоя не дает? И почему это я об этом думаю, а не он? — Он вдруг понял, что нет и не было никакого урядника, а был всегда только Кидд, который всегда шел за ними, гремя дорогими ботфортами, шел и давил их сзади, будто каких-то ползучих муравьев… Будто, будуто, будо…

— Вот и Сол все про золото, — думал Хмырь. — Бормочет себе что-то под нос, снухра все это, снуть… — А елда у него была все-таки хороша…

— Без стекла, — подумал Бумба. — Я и так их хорошо видел из-за портьеры, шторы… — Он вспомнил, как из-за шелковой пурпурной портеры, шторы смотрел на них, сжимая в кулаке свою фуфру…

— Ну и народец же! — думал Кидд. — Нет, бы каждому на свой манер бредить, а ведь бредят все — одинаково.

Он вспомнил тех русских, с которыми впервые столкнулся в северных морях. Мужчины, от мала до велика, носили на поясе кожаные мешочки с какими-то сушеными грибами, время от времени кидали горстку-другую в свои беззубые рты, а потом тянули одну большую песню на унылый манер… Правда, те русские, которые лечили его в поселке на берегу Печоры, были все какие-то морщинистые и узкоглазые, но, рассуждал Кидд, русские вообще, нация темная, и много среди них разных чудных пород.

— А что, Бумба, — кивнул он циркачу, который играючи нес свою долю сундука, мерно помахивая свободной рукой, бормоча, — Ты, небось, хорошо по деревьям лазить умеешь, да?

— Да совсем не умею, сэр. Ни разу и не лазил.

— Что же ты в цирке-то делал?

— Боролся.

— С кем — с людьми?

— Иногда с медведями. Один гастроль — со львом, пока тот не околел.

— Ну, и болван же ты, однако…

— Верно, болван, — весело подтвердил Бумба, но что-то насторожило Кидда в его голосе. Он задумчиво посмотрел вдаль, где среди вековых дубов возвышался еще более древний, тысячелетний желтый тополь.

— Ты с компасом, с буссолью, со стеклом — работал когда?

— Нет, сэр, не доводилось.

— А в цирке как же? Небось, там, из-за шторы за дамами подглядывал в хорошее стеклышко?

— Не было там стекол. Первое стекло я только в море увидел. И хуфру…

— Понятно, — сказал Кидд, дружески хлопнув Бумбу по лоснившемуся трицепсу плеча.

— Да, хуфру… Выиграет именно тот, кто нанесет самый первый удар, — подумал Бумба, свободной рукой незаметно нащупав под платьем нож.

* * *

— Забрызгал, дьявол, забрызгал всего с ног до головы! — Кидд принялся вытирать руки об камзол, потом глянул на свои испачканные пальцы, плюнул, пнул Бумбу ногой:

— Это сколько ж в тебе крови, свинья! У хорошего человека пинт десять будет, а у тебя, похоже, аж два галлона набралось. Ы-ы-ы… — протянул Кидд свое обычное, и мрачно, исподлобья набычившись, посмотрел на остальных.

Сол, Хмырь и Ван сбились в тесную кучку у ствола дерева, дрожа от страха и раскрыв рты от удивления. Было забавно смотреть на этих троих, ставших вдруг на одно лицо: большие, словно у восточных красавиц, глаза и раскрытые рты, словно просящие пищи… Кидд подумал, что следующим птенцом будет Сол, потому что гомиков нельзя было разлучать ни в коем случае: черт ее знает, эту любовь… Он дунул в дуло пистолета, затем с удовольствием понюхал черное теплое отверстие и заткнул пистолет за пояс.

— Видели? — высоким, вызывающим голосом спросил он.

Трое дружно закивали головами.

— Подумать только! — продолжал Кидд. — Собака злая. Из-за угла хотел… Правда, — Кидд внимательно осмотрел серый ствол дерева сверху вниз, — нет тут никакого угла.

Он нагнулся и вытащил нож из окровавленной руки Бумбы.

— Вот этим, — он потряс в воздухе длинным, персидской работы клинком, — он и вас бы потом проткнул. Всех до единого. Во змей-то!

Кидд размахнулся и швырнул нож в ствол, на полфута выше стоящих людей.

— Меня надо слушать, ребята. А теперь держите его. Он — ваш.