Желтый Кром

— Бедняга Дэнис! — воскликнул мистер Скоуган. — О чем же? Дэнис почувствовал себя неуютно.

— О, просто о жизни.

— Ну да, ну да, о жизни, — проворчал мистер Скоуган. — Я сейчас расскажу вам сюжет. Маленькому Перси — это главный герой — никогда не везло в спорте, но он с детства поразительно умный… Он заканчивает, как водится, частную школу и университет и переезжает в Лондон, где живет в среде художников. Его подавляет меланхолия, на своих плечах он несет всю тяжесть Вселенной. Он пишет блестящий роман. Потом возникает тонкая любовная интрига, и, наконец, мы расстаемся с героем, уходящим в сияющее будущее.

Дэнис густо покраснел. Мистер Скоуган изложил план его романа с пугающей точностью. Он деланно рассмеялся.

— Вы глубоко ошибаетесь, — сказал он. — Мой роман нисколько на это не похож.

Это была героическая ложь. Хорошо еще, подумал он, что написано только две главы. Он порвет их сегодня же вечером, как только распакует вещи.

Мистер Скоуган, не обращая внимания на его слова, продолжал:

— Почему это вы, молодежь, продолжаете писать о таких совершенно неинтересных вещах, как внутренняя жизнь молодых людей и художников? Профессиональным ученым, быть может, и интересно порой переключиться с религиозных представлений черных аборигенов Австралии на философские представления студента последнего курса. Но вряд ли можно ожидать, что нормального взрослого человека, вроде меня, очень взволнует рассказ о его духовных исканиях. И в конце концов, даже в Англии, даже в Германии и России больше взрослых, чем юношей. Что же касается художника, то его занимают проблемы, столь отличные от проблем обычного взрослого человека — проблемы чистой эстетики, которые не слишком-то понятны таким, например, как я, — что описание его духовной жизни наводит на обычного читателя такую же скуку, как теоретическая математика. Серьезную книгу о художниках как таковых просто невозможно читать. А книгу о художниках как о любовниках, мужьях, алкоголиках, героях и тому подобное просто не стоит больше писать. Жан-Кристоф исчерпывает образ художника в литературе, как профессор Радиум — образ ученого в журнале «Веселая смесь».

— Мне жаль слышать, что я настолько неинтересен, — сказал Гомбо.

— Вовсе нет, дорогой Гомбо, — поспешил объяснить мистер Скоуган. — Я не сомневаюсь, что как любовник или алкоголик вы в высшей степени занимательное существо. Однако вы должны честно признать, что в совокупности качеств вы скучны.

— Совершенно с вами не согласна! — воскликнула Мэри. Она всегда говорила несколько задыхаясь, и ее речь поэтому была прерывистой. — Я знаю многих художников, и их внутренний мир всегда был очень интересен для меня. Особенно это касается художников в Париже. Чуплитский, например, — этой весной мне часто доводилось видеть его в Париже…

— Ах, но вы же исключение, Мэри, вы исключение, — сказал мистер Скоуган. — Вы femme superieure[3].

Лицо Мэри, залитое краской удовольствия, стало похоже на полную луну.

Глава четвертая

На следующее утро Дэнис проснулся и увидел, что солнце светит ярко и небо безмятежно. Он решил надеть белые фланелевые брюки — белые фланелевые брюки и черный пиджак, а также шелковую рубаху и свой новый галстук персикового цвета. А какие туфли? Больше всего, конечно, подходили к случаю белые, но доставляла некоторое удовольствие и мысль о черной лакированной коже. Несколько минут он лежал в постели, обдумывая проблему.

Прежде чем сойти вниз, — а он в конце концов остановился на черных лакированных туфлях, — Дэнис критически оглядел себя в зеркале. Волосы у него могли бы быть более золотистыми, подумал он. Сейчас в их желтизне чудился какой-то зеленоватый оттенок. Но лоб хороший. Высокий лоб делал не столь заметным несколько срезанный подбородок. Нос мог бы быть подлиннее, но, в общем, ничего. Глаза бы лучше голубые, а не зеленые. Зато пиджак сшит хорошо, и благодаря его толстой, искусно скроенной подкладке фигура выглядит более стройной, чем на самом деле. Ноги в белых брюках, длинные и красивые. Удовлетворенный, он спустился по лестнице. Почти вся компания уже позавтракала. Дэнис оказался один с Дженни.

— Надеюсь, вы хорошо спали, — сказал он.

— Да, чудесно, не правда ли? — ответила Дженни, дважды быстро кивнув. — На прошлой неделе здесь были такие ужасные грозы.

Параллельные прямые, подумал Дэнис, пересекаются только в бесконечности. Он мог бы говорить о сне, успокаивающем все заботы, а она о метеорологии до конца света. Удавалось ли человеку когда-нибудь установить контакт с другим человеком? Мы все — параллельные прямые. Дженни просто чуть более параллельна, чем большинство других.

— Гроза всегда пугает, — сказал он, приступая к овсяной каше. — Или вы выше страха?

— Нет. Я всегда ложусь в постель во время грозы. Когда лежишь, это гораздо безопаснее.

— Почему?

— Потому что молния ударяет сверху вниз, а не горизонтально, — сказала Дженни, делая рукой жест, который изображал, как бьет молния. — Когда вы лежите, разряд проскакивает мимо.

— Остроумно.

— Это факт.