Желтый караван

С утра до шести вечера привозили десять — двадцать сравнительно спокойных помешанных; многие приходили сами. Каждого записывали в тетради, раздевали, дежурный врач осматривал его или ее в голом виде, отмечая в карте синяки, следы от уколов, рубцы и раны от попыток убить себя. Задавал несколько вопросов, делал запись, начиная ею длинную цепочку слов, которые затем днями или иногда годами станут сопровождать больного на его пути в мире сумасшедших. Иногда и днем приходилось кого-то удерживать «физически», но чаще главная работа начиналась после шести вечера до утра, почти без перерывов. Ночью «скорая» или милиция привозили чаще всего «буйных». Изредка — несколько сразу. Шел гром по окопу. Из-под катающихся по полу санитаров кастелянша выгребала шваброй осколки какой-нибудь подвернувшейся пепельницы, дежурный врач, если был мужчиной, тоже прыгал в схватку аки зверь лесной, а кончался гром тишиной и миром и безболезненно для больного, а для санитаров — синяками и царапинами. Больного уводили в машину, увозили в больничные корпуса. В перерывах между схватками окопное братство делилось едой и анекдотами. Санитары и кастелянша играли в карты. Сестра отвечала на звонки по телефону, чаще всего объясняя, что надо вызывать «скорую» или милицию, иногда звонили со «скорой», просили найти в картотеке данные на больного, которого в текущий решительный момент «брали» где-то на другом конце города. Звонили сумасшедшие, зверски ругаясь и наслаждаясь своей недосягаемостью. Иногда, если дежурный врач отказывался принять доставленного сердобольными родственниками пьяного, предлагая «вместо» вытрезвитель, родственники и их пьяница начинали ломать дверь, бить в нее ногами, кидаться в окна шапками и ботинками, и приходилось их уговаривать или выносить со двора, или вызывать «на себя» милицию.

Утром, серые от недосыпа, но облегченные свалившимся грузом, окопники стояли на крыльце среди розовых пятен от встающего солнца, слушали, как кричат вороны и совсем рядом начинает ворочаться просыпающийся город. И прощались небрежно до следующего дежурства.

Николай Максимович днем принял уже человек пятнадцать. «Окоп» работал с нормальной нагрузкой.

Привезли из аэропорта приисковика в белой горячке, настойчиво пояснявшего, что мыши и тараканы, ползающие по нему и по стенам, действительно «бывают», и снисходительно посмеивавшегося над близорукостью Николая Максимовича, который их даже у себя на столе никак не мог заметить.

— Во дурак-та! — хохотал приисковик. — Да вон-та, мыши-та! Во сидит-та! Совсем ты, врач, чокнутый-та!

Привезли неговорящую бабушку в теплом платье, из которого кастелянша долго выпарывала десяти- и двадцатипятирублевки, и стол покрыл сиреневый слой денег, которые все пришлось считать и записывать.

Привезли наркомана, очень просившего оставить ему с собой «маленькую сумочку», в ремень которой, как оказалось, он зашил кусок свинца «для проделывания дыр в головах».

Привезли ревнивца, просившего с жалкой улыбкой на часок отпустить домой.

— Я вернусь, — уверял ревнивец, — поговорю с Милой и приду.

— Поговорите вон по телефону, — ворчал Николай Максимович.

— Но мне хочется ее зарезать, — признался ревнивец, внезапно вскочил и помчался к двери, и маленький, лохматый, на щенка похожий санитар Игорь Владимирович отшвырнул «Смену» и повис у ревнивца на плечах.

Привезли девушку в плаще. Под плащом на ней оказались только черные чулки с бантами. Скинув плащ, она защелкала каблуками по полю боя, подбоченившись и куря воображаемую сигарету.

— Ничего! — восхитился Игорь Владимирович. — Вспоминается Гамбург, портовый квартал!

Игорь Владимирович раньше лет пять работал при тиграх и много раз ездил при них за границу. Кельн, Гамбург, Лима были для него, кажется, настолько же своими городами, как Подольск или Москва. Костлявый, угрюмый санитар Боря, по прозвищу Шекелет, дальше Перловки так пока и не ездил, хотя и владел красным «жигуленком» — своей первой и, наверное, последней любовью. Шекелет не оценил «гамбургской» походки красотки и увел ее мыться в ванную, благо раздевать ее не требовалось.

Уже отпили вечерний чай и прослушали прогноз погоды. За окнами загорались контуры лип от фар автобусов. Красный полумесяц высунулся из-за пылающих всеми окнами пятиэтажек, и стала, как всегда в этот последний час перед боевой ночью, делать прогнозы Нина Петровна — сменная сестра — полная невозмутимая блондинка:

— К рассвету, к солнышку, думаю, тридцать пять юнушев и девушков наберем. А вот с двенадцати до пяти ляжем спать, и пусть хоть лбы бьют о дверь — не откроем! Да? Николай Максимыч?

— Мы не встанем! — согласился Игорь Владимирович. — Я завтра, например, на даче вкалываю! Что после бессонной ночи?!

— Да-а! — шмыгнула курносым носиком Нина Петровна. — Насшибаешь фиников, юнуша! Тебе по ночам спать надо. Чего ты тогда из Гамбурга-то смылся? Из кварталов?

— Это сложная история, — опустил в журнал ресницы Игорь Владимирович, — кстати, знаете ли, я не жалею. Я учусь.

— Потом врач будешь, завотделением. Главным врачом.